Фасцинация Дьявола
... у нас ведь своя арифметика.
Победа-то драгоценна!
Дьявол Ивану Карамазову
Как выглядит Бес?
Страшен как черт... И альбомы репродукций Иеронима Босха с изображением Дьявола и Ада всегда раскупались.
Ренэ Клер назвал свой знаменитый фильм парадоксально – «Красота Дьявола». Самый жуткий фантом, созданный воображением человечества, всегда таит в себе магическое очарование. Не говоря уже о сказочных Змеях Горынычах, Кащеях Бессмертных и ведьмах. Ну, а Баба-яга в этом ряду и вообще прелесть! Фантом, фантазийная образная выдумка, будь то кентавр, минотавр, сирена с русалкой или домовой – всегда драматургичен. Он для этого и возникает из глубин человеческого воображения. Дьявол в этом отношении превосходит всех – ведь он призван для искушения человеческой души и противостоит самому Богу! Поэтому он лукав, хитер, соблазнителен и коварен как… дьявол. Он суперфасцинативен: красив и ужасен одновременно. «Дьявольски красив и обольстителен», – говорят о сердцееде подружки, «дьявольски хороша», – делятся впечатлением мужчины, встретив обольстительную красавицу.
Искушая, Дьявол применяет самые разные уловки, это ему доставляет удовольствие. Ивану Карамазову Дьявол признается, что соблазнить вот такую душу – это и есть мечта Сатаны. То же самое признание делает Черт и Леверкюну у Томаса Манна. Р. Клер избрал для своего Дьявола прием, почти похожий на тот, какой применил Гете к Мефистофелю с Фаустом: замену старого тела на новое, молодое. Мефистофель явился Фаусту вначале молодым пышущим здоровьем студентом, а потом, в контраст, копией самого Фауста. Приблизившись к Фаусту и показывая на свое тело-копию, он смущает Фауста: «Посмотри, Фауст, посмотри на свое старое истощенное тело. Оно трещит по швам. Оно чувствует приближение смерти… Кстати, ты знаешь, сколько тебе еще осталось жить?» Почти как Воланд Берлиозу. Но прием не удается, Фауст не жалеет, что тело его «трещит по швам». Его пугает «мысль о бесполезно прожитой жизни». Дьявол тут же хватается за эту возможность смутить ум старого профессора и придумывает блестящий ход – предоставляет профессору молодое здоровое тело и не требует взамен души, как полагалось бы Дьяволу. В этом-то и заключается его подвох, ибо замысел его направлен на то, чтобы молодой Фауст сам предложил ему душу, пройдя через катастрофические разочарования. И это ему удается1.
Христианский миф о Дьяволе вплетен в сознание и подсознание значительной части человечества. Этот религиозно-идеологический миф, будучи пропущен через народное многовековое общение, приобрел множество «живых» деталей и вычленил уникальный образ Дьявола как Образа-фантома человеческих отношений, участия его в событиях реальной человеческой жизни. Дьявол стал фактом языка и фольклора, а это значит, что он сросся с практическим сознанием реальной жизни. От него, как говорится, никуда не денешься: надо выругаться – на язык лезет черт («чтоб тебя черт побрал!»), надо сделать сочное сравнение – опять черт («дьявольски красив!»), согрешил – черт виноват («черт попутал»).
Облик Дьявола был задуман идеологами иудаизма и христианства шокирующее страшным, вызывающим содрогание и ужас. А как иначе ввести верующих в страх перед грехом? Все знаменитые богословы, начиная с Иринея, занимались проблемой Дьявола. Созданный ими образ великого искусителя олицетворяет Зло. Дьявол, как его рисуют идеологи христианской церкви, он же Сатана, он же царь тьмы, князь ада и великий искуситель – главный враг Бога, его соперник и хулитель. Дьявол – падший ангел, низвергнутый с небес Богом за свои низменные пороки – зависть и гордыню, и с тех пор, вместе с ему подобными ангелами-изгоями, составляющими его многочисленное сатанинское воинство, неустанно и повсеместно стремится переманить на свою сторону верующих, завладеть их душами. Дьявол коварен, жесток, беспощаден, похотлив, безобразен, он, по словам св. Августина, «божья обезьяна» 2
Дьявол всегда мужского пола. Будучи мужчиной, он в то же время от природы, по божественному определению обладает омерзительной внешностью, так как князь тьмы не имеет права быть хоть сколько-нибудь привлекательным. Он обязан вызывать и страх, и брезгливость, отвращать от себя одним только обликом. С особенной тщательностью слепили образ Сатаны инквизиторы, наделив его как можно более омерзительной внешностью. Христианские идеологи-имиджмейкеры изобразили главного Беса – Люцифера громадным козлом с крыльями летучей мыши, которому дали клятву новоиспеченные ведьмы, целуя его в бесовский зад. Чтобы сделать облик Сатаны омерзительным, инквизиторы наделили Сатану еще звериной волосатостью, опять же козлиной. Таков Дьявол у апологетов святой инквизиции Я. Шпренгера и Г. Инститориса. Этот расхожий образ просуществовал в сознании человечества до ХХ в., и в упомянутом фильме Р. Клера «Красота Дьявола» профессор Фауст восклицает на голос Мефисто: «Я не боюсь твоих рогов, твоей щетины, твоих копыт, твоих крыльев летучей мыши. Неужели ты думаешь, бедняга дьявол, что ты меня испугаешь?»3. Здесь уместно вспомнить замечание Э. Тайлора: «Как только в народном сознании установился образ дьявола с рогами, копытами и хвостом, он, разумеется стал всегда являться людям именно в этой традиционной форме»4. Этого христианские идеологи добились.
С картин Босха, изображающих Ад, смотрят на нас чудища, от созерцания которых действительно можно содрогнуться, если представить их «вживе». Каково было смотреть на эти «фотографии» Ада верующим христианам XVI в.? Быть может, в этом и заключалась художественно-идеологическая задача Босха – привести людей в состояние ужаса перед Грехом и Дьяволом, чтобы укрепиться в вере и необходимости пути к Богу? У заказчиков такая цель была наверняка. Ниже я попытаюсь показать, что цели своей ни они, ни сам Иероним Босх, если он ее имел, вряд ли могли добиться – народ пуглив, но не настолько, чтобы бояться того, к чему привык в реальной и мистической жизни на протяжении тысячелетий. А потом и вовсе картина изменилась: пришли другие поколения, другие истины и пороки, возникла мода на Босха, и за альбомами с репродукциями его картин ринулся народно-массовый читатель, чтобы поупражняться в остроумии по поводу адских забав. Страха уже никто не испытывал, только порнографический интерес.
Знаки Сатаны
По этим знакам в эпоху инквизиции отыскивали в народе ведьм, колдунов. Инквизиторы Я. Шпренгер и Г. Инститорис выпустили в 1497 г . руководство по изобличению бесовщины, где знакам отведено почетное место как вещественным доказательствам. Руководство это выдержало десятки изданий во всех странах Европы5.
До сих пор просвещенный народ уже ХХI в. (!) неприятно волнуется при цифрах 666, 999 и 13, если они касаются его жизни. «Лучше не надо» говорит смущенно… атеист, а вдруг это правда… дьявольские знаки. «Дьявольские» дни - пятница, 29 февраля...
Казалось бы, забавно, не более того. Но это такая реальность, от которой пострадали тысячи невинных. Следует, правда, сказать, что человек еще в древности, когда не было и слуху о христианстве, в рамках первобытной магии, анимализма и анимизма пристально приглядывался к телу и имел множество самых разных, иной раз совершенно диких поверий о том, как злые демоны и духи входят в людей и оставляют отметины, по которым и следует распознавать их злые замыслы. Иной раз наблюдения заканчивалось и смертью жертвы. Так что христианство, измыслив преследование колдунов, ведьм, чертей, принципиально не отличается от человеческой религиозной практики сотен тысяч лет.
И тем не менее изуверства религиозных фанатиков остаются изуверствами. Особенно изощрялись инквизиторы, которые усердно искали именно ведьм, ненависть их к женщинам была, по-видимому, их патологией. По инквизиторскому разумению (впрочем, оно было ненамного суровее ортодоксального взгляда католической церкви) женщина от природы склонна к неверию и являет собой исчадие Ада, побуждение к блуду, «красиво окрашенное естественное зло»6. Это и служило в их глазах основанием для жестоких преследований женщин, заподозренных в сношениях с нечистой силой. Первое, что делали инквизиторы и рекомендовали делать в своем руководстве, это поиск на теле женщины знаков Дьявола: пигментных пятен, родинок, наростов, зеленых глаз и, разумеется, рыжих и жгуче черных волос, которые являлась первыми знаками, по которым женщины попадали под подозрение инквизиторов.
Дьявол многолик
Дьявол «в натуре» страшен, его знаки-отметины наводят страх, но гораздо более ужасен он своей многоликостью, своими перевоплощениями и лицедейством.
Бог имеет три лика, Дьявол же многолик и несть числа его преступным воплощениям. Потому что цель его – человеческая душа, а брать ее насильно ему запрещено Богом. Он соперник Бога – величайший маг, волшебник и чародей, может перевоплощаться, принимать человеческое обличье, испаряться, преодолевать мгновенно огромные пространства, предоставлять «запродавшим ему душу» грешникам всевозможные земные блага и наделять их «вредительными» способностями. Он читает мысли людей, перемещает их тела с места на место, производит на свет монстров и занимается многими другими преступными и отвратительными делами 7.
Люди разные, поэтому в зависимости от того, с кем Дьявол имеет дело (а он великий психолог и умеет сразу определять, с кем имеет дело!), он принимает тот или иной облик. По Сеньке и шапка, по грешнику и черт. Не будет же Дьявол являться перед шлюхой в облике философа, а перед философом – похотливой самкой. Если жертву надо припугнуть, парализовав ее волю, Дьявол не долго думая появляется в натуральном своем рогато-козлином обличье или принимает облик какого-нибудь жуткого животного. В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» черти являлись казакам в виде свиных рыл и приводили их в состояние переполоха. Если жертва учено-философского или художественного склада, тогда дьявол непритязателен, «случаен», как выразился сам Дьявол на недоумение Адриана Леверкюна по поводу его непритязательного внешнего вида: «Мой вид – это чистая случайность, вернее, он зависит от обстоятельств… маскарадное фиглярство матери-природы…». У Гете Фаусту он явился в облике странствующего франтоватого студента.
М е ф ис т о т е л ь:
Вот ты меня и лицезришь.
Я убежден, поладить мы сумеем
И сообща твою тоску рассеем.
Смотри, как расфрантился я пестро.
Из кармазина с золотою ниткой
Камзол в обтяжку, на плечах накидка,
На шляпе петушиное перо.
А сбоку шпага с выгнутым эфесом.
И – хочешь знать? – вот мнение мое:
Сам облекись в такое же шитье,
Чтобы в одежде, свойственной повесам,
Изведать после долгого поста,
Что означает жизни полнота.
Фаусту в «Красоте Дьявола» Дьявол тоже явился сначала студентом, но спустя буквально мгновение – копией самого Фауста, демонстрируя тому дряхлость старческого тела. Томас Манн изобразил приход Дьявола Адриану Леверкюну в довольно простоватом виде: «Мужчина довольно хлипкий, далеко не такого высокого роста, как Ш., даже ниже меня, на ухо нахлобучена кепка, с другой стороны из-под нее выбиваются у виска рыжеватые волосы; ресницы тоже рыжеватые, глаза с краснотцой, лицо несвежее, кончик носа немного скошен; поверх триковой, в поперечную полоску рубахи – клетчатая куртка со слишком длинными рукавами, из которых торчат толстопалые руки; отвратительные штаны в обтяжку и желтые стоптанные башмаки, уже не поддающиеся чистке. Голос и выговор – актерские»8. В ходе долгого разговора Дьявол меняется, к концу «он стал как бы совсем другим: уже не босяк, не проститутка в штанах, а, поди ж ты, что-то такое почище – белый воротничок, галстук бантиком, на изогнутом носу роговые очки, а из-под них мерцают влажные, темные, с краснотцой глазки; в лице какая-то строгость и мягкость: нос строгий, губы строгие, а подбородок мягкий, с ямочкой, и еще ямочка на щеке; бледный покатый лоб, волосенки на темени, правда, жиденькие, но зато по бокам густая, черная, пушистая шевелюра – этакий интеллигентик, пописывающий в газетах средней руки об искусстве…»
Нечто похожее предстало и перед Иваном Карамазовым: «Это был какой-то господин или, лучше сказать, известного сорта русский джентльмен, лет уже немолодых… с очень сильною проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином. Одет он был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный, сшитый примерно еще третьего года и совершенно уже вышедший из моды, так что из светских достаточных людей таких уже два года никто не носил. Белье, длинный галстук в виде шарфа, все было так, как у всех шиковатых джентльменов, но белье, если вглядеться ближе, было грязновато, а широкий шарф потерт. Клетчатые панталоны гостя сидели превосходно, но были опять-таки слишком светлы и как-то слишком узки, как теперь уже перестали носить… Физиономия неожиданного гостя была не то чтобы добродушная, а опять-таки складная и готовая, судя по обстоятельствам, на всякое любезное выражение. Часов на нем не было, но был черепаховый лорнет на черной ленте. На среднем пальце правой руки красовался массивный золотой перстень с недорогим опалом»9. Впрочем, Дьявол мог бы явиться Ивану Карамазову и в другом обличии: «Я вот думал давеча, собираясь к тебе, – говорит он Карамазову, – для шутки предстать в виде отставного действительного статского советника, служившего на Кавказе, со звездой Льва и Солнца во фраке, но решительно побоялся, потому ты избил бы меня только за то, что я смел нацепить на фрак Льва и Солнце, не прицепил по крайней мере Полярную звезду али Сириуса» 10.
Сексуально озабоченным женщинам и склонным к кутежу мужчинам Дьявол является франтом с демоническими чертами, всем своим видом предлагая всевозможные страсти, утехи и наслаждения. Ну а появляется в поле зрения сексуальный маньяк или маньячка, Дьявола прорывает откровенной пошлостью и эксгибиционизмом, возбуждающими похоть и побуждающими к немедленному разврату, как на шабаше на Лысой горе. Спрашивается, почему бы Дьяволу не вести себя с подобными женщинами подобным образом – напрямую? Он знает это и, согласно фольклорным данным и «данным» инквизиции, проделывал и проделывает регулярно.
Одна из самых каверзных и распространенных «забав» Дьявола, по свидетельству народных преданий, – сделать мужчину импотентом. Это же утверждают, возбуждая народную ненависть и страх перед Дьяволом и ведьмами, и инквизиторы Я. Шпренгер и Г. Инститорис. Дьявол насылает для лишения мужчин их мужской силы, как правило, ведьм и колдунов, а они насылают на мужчин порчу, снять которую под силу только знахарю-мастеру. Может показаться удивительным, но до сих пор множество людей верят в порчу, и импотенты, чтобы избавиться от мучительного бессилия, ходят (или их водят жены!) не к сексопатологам, а к старухам-знахаркам. И в самом деле, трудно придумать для мужчины что-либо более мучительное и трагическое, чем импотентность. Для многих из них с потерей мужской силы теряется смысл существования. Почему бы не свалить это мучение на козни сатанинских сил?
Дьявол применяет и еще один способ, более изощренный и болезненный для мужской гордости. Он знает, что самой распространенной дорогой к импотенции является раздражительная, ехидная, осыпающая мужчину насмешками и уколами женщина. Поэтому одно из перевоплощений Дьявола – вот такая женщина, предельно сексапильная женщина-вамп, дьяволица, ведьма, сжигающая сердце и низводящая мужчину до положения ползающего у ее ног раба. Мужчина, попавший в сети подобной женщины, обречен на импотенцию, как только она его бросает. А она оставляет мужчину всегда и доводит разрыв до высшей степени драматизма – это входит в ее роль. Многие мужчины интуитивно остерегаются таких женщин, хотя втайне и мечтают об их обжигающих дьявольских объятиях. Ну разве не искушение, если такая женщина появляется и добровольно сдается на милость мужчины-победителя, не понимающего, что он попал в сети к самому Дьяволу? Преображение в женщину происходит именно с этой целью и это только одно из тысяч воплощений Дьявола. «Дьяволица! Ведьма!» – говорят про таких женщин со страхом и... восторгом.
Повеса и лицедей
Дьявол, конечно же, франт и повеса. Говорят: «вертляв как черт». Франтом он просто обязан выглядеть, иначе дисквалифицируется, перестанет быть профессионалом, ловцом человеческих душ. Господь, изгнав Люцифера из своего ангельского окружения и сделав его ангелом Зла, дал ему задачу и силу искушать человеческие души, но ни в коем случае не насилием, а исключительно средствами обольщения и обмана, торга и мошенничества. По сути, качество франта заложил в него сам Всевышний, отправляя с небес на землю.
Предписав Люциферу запрет на применение насилия, Бог наделил его могучей силой, но совсем иного толка. Не в насилии должно проявляться Зло, а в искушении человеческих душ всеми хитрыми способами притворства, мошенничества и мимикрии. Человек на пути к Богу должен быть стоек, бдителен и умен, чтобы устоять перед натисками Зла, а это Зло действует на человеческую душу соблазнами, очарованием блестящего оформления низких инстинктов, искушением богатством, властью, сексуальными победами, сладкими наслаждениями Порока, ложью, заблуждениями, рабством низких истин и инстинктов. Вот он, могущественный и многоликий арсенал Дьявола: лгать, мошенничать, хитрить, морочить голову, быть софистом и лжепророком, заманивать обещаниями власти и золота, рисовать химеры, создавать иллюзии, вести по скользкой дороге заблуждений и пороков. К этому только следует добавить еще одно оружие громадной силы искушения – красоту, а вернее – способность перевоплощений, мимикрии, приобретения блестящих, очаровательных оболочек. Другими словами, Бог наделил Дьявола не просто артистизмом, он дал ему в руки способность принимать облик не только страшного рогатого козла, но, быть может, в первую очередь пленительного красавца-щеголя и даже соблазнительной женщины. «Чертовски красив», «Дьявольски хорош» – говорят в народе, когда видят обольстительного сексуального красавца. Получается, что Дьявол уже приучил людей к восприятию себя именно в этом обольстительном качестве: красив – значит дьявол.
Если козел нужен, чтобы наводить страх, то франт – чтобы очаровывать неокрепшие души всеми мыслимыми и немыслимыми соблазнами сладкой жизни. Это правило поняли и приняли кинорежиссеры, так как оно очень сценично и позволяет разыгрывать любую драматургию самого фантастического свойства. Р. Клер, создавая Дьявола, наделил носителя вселенского Зла красотой, щегольством, остроумием и удалью. И незлобивостью. Впрочем, таким же создал своего Мефистофеля и Гете, явив его старому Фаусту. Молодостью и красотой он и смутил душу мудреца.
В самом деле, а как еще мог бы Дьявол смущать души, особенно молодые, неокрепшие, мало знакомые с происками и силой Зла? Для женщины первый соблазнитель – это франт Дон Жуан. Пожалуйте в его объятия и путы сладких комплиментов – Сатана превращается в мужчину, но не простого какого-нибудь мужлана, а ловкого, изящного, искрометного и упакованного по последнему писку моды. Надо – он становится великолепным любовником, ибо и в этом знает толк. Так, Сатана затягивает женщин в блуд, на панель, и даже на Лысую гору на групповой шабаш. А мужчину чем затянуть в пропасти Зла? Дьявол является в обличии настоящего мужчины, т. е. опять же франта, повесы, кутилы, предлагая азартную игру, звон золота, умопомрачительных куртизанок, музыку, свечи, головокружение от наслаждений, вплоть до дуэлей и амурных побед. Если понадобится, он превращается в великолепного любовника и с мужчиной – хоть пассивной, хоть активной ориентации, ему все равно, он знает толк и в этом лучше, чем кто-либо. Протрезвев, молодой человек смутно понимает, что душа уже не та, скорее всего она уже в лапах того блестящего повесы мира игр и забав. Сладко, но надо платить по счету, и плата опять все та же – человеческая душа.
Страшно, опасно придумал Господь, наделяя Черта такими способностями. Пострашнее нелепой черноты насилия. Покорность человека перед насилием всегда можно оправдать тем, что оно непреодолимо: ты становишься жертвой неодолимой силы. Поэтому-то Господь и наложил запрет на насилие, чтобы у человека не оставалось уловки самооправдания. Но всему иному человек в силах противостоять, и если не удалось, стало быть, он не просто слаб, а недостоин своей потенциально божественной природы, Разума, данного ему Богом. Тогда торжествует Дьявол. И поделом!
Но каковы трудности и преграды! Преодолевающий их воистину достоин любви Бога.
Похабник, хам и блудник
Эксгибиционизм, богохульство, похабные телодвижения и позы, пьянство, кутежи, шлюхи – вот соблазняющий арсенал Дьявола.
В первую очередь Дьявол разворачивает свои козни на всеобщей для всех людей ниве – сексуальной похоти. Идеологи христианства подчеркивают это до сих пор. Блуд – вот тот самый массовый грех, к которому побуждает Дьявол. Это, можно сказать, одно из главных орудий дьявола с неокрепшими душами – разбудить в человеке похоть, сделать его сексуально озабоченным – до маниакальности, поманить возбуждающей до одури приманкой в виде какой-то прелестницы или демонического щеголя. Другими словами, Дьявол использует в своих целях основной инстинкт, заложенный в человека Природой. А сексуальное желание движет поведением каждого человека все годы формирования и реализации его сексуально-гормональной системы, от железных тисков этой биологической закваски не свободен ни один человек, пока жив. Не случайно Фрейд метко сравнил либидо с голодом. А голод не тетка.
Но сексуально голодный человек стремится утолить голод все-таки не абы как, а наилучшим образом, т. е. соединением с партнером нужного ему пола и ориентации и, по-возможности, красивым, породистым, соблазнительным. В душе каждый мужчина и каждая женщина – сексуальные сибариты. Это только по великой сексуальной нужде человек «полюбит и козла», что опять же только подчеркивает неумолимость и неодолимость сексуального голода. И этого подсознательного и вполне осознанного желания обладать телесной сексуально возбуждающей красотой не лишены самые умные, самые гениальные экземпляры рода человеческого. Быть может, они-то как раз наделены этим стремлением в высшей степени, поскольку талант часто гиперсексуален, что подчеркнул тот же Фрейд, раскрывая сублимационную природу творчества. Не потому ли творцы так легко оказываются в объятьях самых развратных шлюх, единственным достоинством которых является их соблазнительные формы? Вот тут-то и появляется на сцене Дьявол! «Знаешь русалочку Андерсена? Вот для тебя лакомый кусочек! Скажи только слово, и я положу ее к тебе в постель», – ерничая, предлагает Дьявол гениальному композитору Адриану Леверкюну, уже успевшему заразиться «нехорошей болезнью» 11.
Дьявол сулит сексуальные наслаждения высшего класса – вернее, того класса, к какому предрасположена и о каких мечтает жертва. Разумеется, в обмен на душу: за супержеланный блуд в супержеланных формах нужно хорошо заплатить – запродать душу. Зато какие будут наслаждения, какая фасцинация!!!
Не так страшен черт, как его малюют…
В создании богатого и многоликого образа Дьявола на протяжении двух тысячелетий участвовало все человечество, а не только идеологи христианской церкви. В первую очередь прямой адресат воздействий Дьявола – народ. Тот самый, который еще недавно был язычником, верил во множество богов, духов и таинственных сил. Ему надо было не только всей душой принять Бога, но и претерпеть пакости Дьявола. Впрочем, наученный тысячелетиями терпеть происки разного рода темных и злых духов и сил, выстраивать против них защиту с помощью магии и колдунов, к Дьяволу он отнесся достаточно терпимо и даже с пониманием.
Народ, принимая внутрь своей души христианство, принял и Сатану, как отрицание Бога, как Антихриста, но и как Божье наказание. Надо сказать, идея Сатаны не только гениальна, но и ужасна, так как в нее заложена реальная возможность страшных репрессий против верующих, как оно и случилось, особенно с изобретением инквизиции. Жить под страхом козней Дьявола и наказания со стороны церкви за грехи, спровоцированные им, было непереносимо. Народ трансформировал Дьявола в гораздо более сложную и многомерную ипостась, чем было задумано идеологами христианства.
Сложилась парадоксальная психология страха и уживчивости. В эту сторону и пошла трансформация образа Дьявола. Он был задуман катастрофически страшным, вводящим в ужас и содрогание, получился же вполне приемлемым для психики человека, т. е. в меру пугающим, но одновременно и понятным, и даже привлекательным, с которым можно иметь дело и даже обхитрить, как делает Балда у Пушкина. Другими словами, черт оказался для народа не «таким страшным, как его малюют».
Жуткий, разрисованный апологетами христианства Черт похоже не очень пугал народные массы даже в лютые годы инквизиции – иначе бы инквизиторы а-ля Шпренгер-Инститорис не бросились бы вытравливать бесовщину и ведьмовство по всей Европе. Ужасы внешнего облика и мерзостного срамного поведения беса как-то уживались с народной тягой к пороку, идущей еще с языческих времен, с тесными отношениями человека с природой и животными. Анимализм тому прямое подтверждение. Черт похож на козла? Что ж тут страшного? В Древнем Египте козел Мандесского храма был назначен лишать невинности молодых египтянок, приносивших свою девственность в жертву их Богу. Народ с юмором отметил такое качество козла как сладострастие («похотлив как козел!»).
Козла считали животным вещим и колдовским. Его кровь употреблялась в специальных составах для производства некоторых ужасающих видений. Это животное играло иногда роль инкуба. Так, в Библии указывается, что некоторые израильские женщины распутничали с козлом. У некоторых народов Востока козел был даже богом! Азаел (Азазел) – козлообразный бог пустыни у древних иудеев. Ему, как и богу Яхве, первосвященник в праздник Иом-кипур приносил в жертву козла. Последний, нагруженный грехами верующих, как бы изгонялся в пустыню и тем самым освобождал верующих от грехов. Так родилось выражение «козел отпущения». Подобный обряд существовал у многих народов древности 12.
Дьявол-козел очень похож на мифологического древнегреческого Пана, «которого греческие скульпторы и художники неизменно изображали с мордой и ногами козла» 13. И тоже искушает на всякие шалости, кружит голову. Правда, он скорее добрый хулиганишка и плут, чем злой искуситель человеческих душ. Козлоподобны и сатиры-развратники у древних римлян и греков. Опять же и шерсть козла не такая уж страшная, отнюдь не щетина, козлиная шерсть и вообще вещь полезная…
В связи с темой козла можно вспомнить еще одну достаточно порнографическую тему древности, великолепно и с юмором отображенную Лукианом в его сочинении «Лукий или Осел» и Апулеем в «Метаморфозах». Это тема добровольного совокупления женщин с ослом. Лукиан и Апулей вывели осла даже на публичное совокупление на арене, стало быть, для древности подобная тема не была столь уж ужасной, напротив, она могла стать сценой в театре. В римском «Колизее» публике показывали зоофилию в невероятном количестве и разнообразии. Женщинами-жертвами становились в этих демонстрациях преступницы и провинившиеся рабыни. Апулей, кстати, изображая Лукия-осла, проводит ассоциацию с мифологическим страстным совокуплением жены критского царя Миноса Пасифии с быком, от чего был рожден человекобык Минотавр. Содомия в древности, по-видимому, была в гораздо большей степени распространена, чем в христианские столетия, когда она была объявлена одним из ужасных грехов. Дохристианское языческое человечество было к этому греху терпимо. За римскими легионами часто вели и стадо коз и у некоторых легионеров были «любимые козочки».
Впрочем, тяга к содомии и терпимость к ней, кажется, возобновляются, и для современных молодых мужчин и женщин сношение, скажем, с догом является всего лишь расширением сексуального опыта. Как-то в одном из первых похабных телешоу «Про это» на российском телевидении весьма юная, телесно сексуальная, стройная особа на всю страну призналась, что «спала с догом, но все-таки это хуже, чем с мужчиной». А спровоцировал ее на признание столь же юный бисексуал, который тоже пробовал с догом, но и ему с мужчиной было слаще...
Зоофилия не была столь уж предосудительным поведением в древних и первобытных обществах. Наскальные рисунки первобытных людей яркое тому подтверждение, одна из тем первобытной «порнографии» – изображение совокупления с животными. Другое свидетельство, доказывающее тесную связь человека и животного вплоть до половых контактов с животным-тотемом, – сохранившиеся до начала ХХ в. включения в так называемые медвежьи (и другие тотемистические) праздники ритуального элемента имитации совокупления с убитым животным как мужчин, так и женщин14.
Тяга части женщин к волосатым мужчинам (т. е. как бы звероподобным) известна, а в наши дни получила подтверждение через частые объявления о знакомствах в газетах: «Хочу встретить мужчину высокого роста и волосатого», а в одном из объявлений я прочитал: «чем больше волос, тем лучше». Так что волосатость и козлоподобность Дьявола не такой уж великий и страшный недостаток, вполне для женщин терпимый, а для некоторых даже сладострастный. Удивительно ли, что народная психология была полна содомского фольклорного материала во все времена, во всяком случае, расчет на омерзение и страх оказался явно преувеличенным – женщин волосатый и козлоподобный черт никогда не пугал. Мужчин, часть которых, оказывается, похожа волосатостью на козлов – и их такими именно хотят видеть! – не пугал тем более. Черт становился в чем-то свойским, сексуально вполне приемлемым, а для некоторых и возбуждающе привлекательным, фасцинативным символом.
По-животному откровенный эксгибиционизм вообще был долгие тысячелетия, по-видимому, одной из форм массового поведения, сатурналии и вакханалии были широко распространены и не случайно в «серьезные» Средние века почти у всех народов сохранялись празднества-карнавалы, когда позволялось абсолютно все, т. е. люди как бы возвращались к своим древним животным истокам. Это состояние первобытного сексуального коммунитас (По В. Тэрнеру 15), по-видимому настолько имманентно человеческой психике, что переживается и в современном обществе. Хотя бы на время, как разрядка от нормативной сексуальной структуры и табу. Моногамный брак, мораль верности и осуждение блуда как бы взрывались изнутри накопленной энергией всеобщности рода и откровенности либидо, сметая на пути все запреты христианства и накопленной строгости морали, одновременно показывая и доказывая, как могущественно в человеке животное, его биологическая первооснова жизни, для которой сексуально-животная актуализация, подстегиваемая гормонами, до неприличия и неотвратимо первична. Л. Толстой, обличая эту животную похотливость в человеке, не мог советовать ничего иного, кроме любви к Богу.
Даже описания сатанинского шабаша, вообще говоря, не представляли для человека начала тысячелетия и Средних веков, т. е. эпохи расцвета христианства, чего-то страшно пугающего. Ибо народные массы были продолжением языческого человечества, а язычество укоренялось в психологии сотнями тысяч лет ритуальной и социально-коммуникативной практики и содержало сексуальные элементы похлеще тех, которые описывались в ведьмовских шабашах. Примеров тому множество и прежде всего в этнографических описаниях. Приведем лишь два-три.
О промискуитетных оргиях с инцестом и прочими «мерзостями» (в глазах, естественно, моногамных христиан) говорить не приходится – они были просто-напросто ритуальной, т. е. освященной социумом, практикой. Так, у славян дохристианского периода, до 900 г ., существовал обычай коллективного «познания» невесты, с которой совокуплялись в бане все мужчины общины. Некоторые ритуалы жертвоприношения молодой девушки-девственницы также сопровождались дефлорацией несколькими мужчинами общины у многих народов. До последнего времени у некоторых народностей и религиозных сект существует обычай массового полового контакта в определенное время в году. Как это происходит, изобразил Андрей Тарковский в «Андрее Рублеве». Еще более интересной в рассматриваемом аспекте является феномен маскарада с эротическим куреном, относимый В. Тэрнером к обрядам «коммунитас». Я имею в виду ритуал рода или народности (а иногда и национальный!), проводимый в каком-то определенном месяце раз в году, когда устраивается всеобщее гуляние, на котором стираются социальные, сословные и иные различия и практикуется унижение богатых и знатных, разрешается всем вступать в половую связь всех со всеми. В раннехристианскую эпоху в том же Древнем Риме такой ритуал обязывал патрицианок вступать в эротическую связь с рабами, и потому оргии, устраиваемые Нероном и Калигулой, в которых патрицианки сгонялись в дома терпимости и укладывались под рабов, не казались современникам таким уж из ряда вон выходящими унижениями. Оскорбляло только то, что практика одной разрешенной недели (недели сатурналий) переносилась на каждодневность. Это было нарушением обычаев предков и осуждалось, а не сама по себе эротическая разгульность.
К сексуальной неверности народы были весьма терпимы, если только соблюдались правила игры, обычай. Добавьте к этому многовековую терпимость народа к проституции. Долгие века проституция вообще не считалась пороком. Она была анахронизмом группового брака предков, когда класс мужчин и класс женщин соседних племен (родов) считались общими мужьями и женами и имели право вступать в половые отношения, запрещенные под страхом смерти внутри экзогамного рода. Этот обычай принимал самые разные свободные формы: обмена женами, предоставления одной из жен гостю и т. д. Позже появился обычай ритуальной, священной храмовой проституции, широко известной на примере храмовой проституции Древней Греции. У храма Аполлона в Афинах ежедневно находились сотни женщин, готовых отдаться любому чужому мужчине, в том числе рабу, чужестранцу, бродяге.
Дома терпимости, притоны были одной из составляющих быта любого города времен раннего христианства и получили полномасштабное сатирическое изображение в сатирах Ювенала, Петрония и других римских авторов 16 .
Можно ли после всего сказанного выше говорить о каком-либо трансе от описаний шабаша и поведения Дьявола? По сути, Дьявол вел себя вполне как человек, быть может чуточку пересаливал, отдавая предпочтение языческим формам перед христианско-пуританскими. Народ это вполне понимал и не очень осуждал.
Лучше, чем что-либо, доказывает существующий даже в христианских веках скрытый промискуитет отражение его в широко распространенных анекдотах о неверности мужей и жен. В жанре анекдота сюжет о блуде развивается как один из стержневых. Близка такого рода анекдоту и художественная литература: элегии римских поэтов Катулла, Проперция, Тибулла, сатиры Ювенала, средневековые фацетии, знаменитый «Декамерон» Боккаччо. То, что идеологам христианства в облике и поведении Дьявола казалось гнусным и жутким, в народе было достаточно привычным еще с языческих времен и никого особо не пугало.
Юмор в восприятии Дьявола
Фольклор (а вслед за ним и писатели) изображает черта не только великим мистификатором и актером, который может принять любую личину. Он отражает эту способность Черта с юмором, показывая, что Черт всегда что-нибудь да напутает, у него все наоборот: то предстанет в одежде, одетой шиворот-навыворот, то какую-нибудь нелепую штучку в одеяние и повадки подпустит. У Булгаковского черта-Коровьева торчит из кармашка пиджака куриная ножка, а Кот-Бегемот хвастается нелепым моноклем.
То, что черт – пострел и пройдоха, народ усвоил давно, смирился с этим, понял, простил ему его проделки и даже иронически полюбил («черт попутал»). Даже сочинил для себя или поверил с удовольствием тысячу раз обманутых, что черта можно и надуть – вот сумел же Балда объегорить черта.
Л.В. де Гевара в забавном «Хромом бесе» приводит пример заговорного стишка против бесов:
Сатана – зобатый,
Люцифер – горбатый,
А Хромого Беса
Мучит геморрой.
Только зоб, чесотку,
Геморрой, сухотку
Выгонит бабенка
Длинной кочергой.
И это в XVII в. в Европе! Уже тогда народ хоть и побаивался Дьявола, но и посмеивался над ним.
Человек и есть Дьявол…
Посмеиваться-то посмеивался, но, быть может, еще и поэтому, то есть от отсутствия страха, брал с него пример, подражал его жуткой чарующей фасцинации.
Я совсем не случайно уделил столько места внешнему облику фантома-Дьявола. Фантом этот особого рода. Во-первых, он соотнесен с Богом и сотворен Богом. Во-вторых, в его сотворении приняло участие народное массовое сознание: мифы, прибаутки, сказки, былинки и бывальщины про черта. В-третьих, Дьяволу посвящена огромная светская литература. Важно подчеркнуть, что Дьявол многолик, он реализует почти все формы актуализации и демонстрирования и этим тождествен человеку. При этом необходимо отметить и еще одну важную черту: актуализации и демонстрирования Дьявола – актерские, сценические. Его актуализация одна-единственная, запрограммированная Богом – ловля душ, соблазнение человека на грех и запродажу души Дьяволу. А вот средства, которые он использует, человеческие, во всяком случае выглядят таковыми и иными не могут быть, так как не будут восприняты и поняты живыми людьми с их радостями, страстями и страданиями.
Дьявол играет свою игру, но по человеческим меркам и правилам. Он не может провоцировать женщину на похотливость и опускание в блуд, кроме как притворившись мужчиной-франтом с демоническим взглядом и порывистостью Дон Жуана. Он играет роли, которые играют сами люди, он перевоплощается в такие персонажи, которые создает собой и своим воображением сам человек. Единственное отличие – он играет все это дьявольски хорошо, без проигрыша, как великий актер. И не случайно Дьявол – покровитель сценических искусств, которые церковь долгие годы не любила и причисляла к дьявольским.
Таким образом, анализ внешнего облика и манер Дьявола, как он дан человечеству в фольклоре, художественном творчестве народов земного шара, помогает увидеть самого человека в многообразии его воплощений и увидеть воплощения «дьявольские», «сатанинские», «бесовские». Возникает не просто проблема пошлости, безвкусицы и бескультурья в оформлении людьми своего внешнего облика и в их внешнем поведении, но проблема экзистенциального сатанизма, дьяволизма и бесовщины, как это изображено Ф. Достоевским в «Бесах».
Бог прекрасен, спокоен в трех ликах. Дьявол уродлив, беспокоен и многолик. Полем борьбы между Богом и Сатаной является не только человеческая душа, но и тело человека, и его внешний облик в целом. Тут тоже и Бог, и Сатана. Если мы знаем, каков Сатана, мы будем знать, каким может быть человек в минуты притворства, греха, падения, срама и мерзости. Бог допускает эту игру и даже дает фору Дьяволу только потому, что верит в человека и его способность устоять, преодолеть и выйти к Богу. Он дает человеку труд преодоления греха и срама , без чего не может быть истинного восхождения к чистоте и совершенству. Сатана и создан для нравственного труда человека. Но труден этот путь, и на нем Сатана устраивает происки и соблазны, фасцинируя в человеке подобие себе, а не Богу.
Быть может «утонченная чувствительность жаждет скотских страстей», предполагал А.Камю. Сочетание несочетаемого… кентавр… Возможно, человек и есть кентавр, Бого-Дьявол или Дьволо-Бог. То, что ниже пояса – козлоподобно, а выше – божественно. Когда Сократ беседовал с учениками, мимо со смехом прошли проститутки и одна из них уколола Сократа: «Стоит мне сделать пару движений и все они – она показала на учеников, – побегут за мной, как кобельки». На это Сократ ответил: «Конечно, ведь ты говоришь языком, что ниже пояса, а у меня язык, устремленный к небу».
Литература
1 Клер Р . Сценарии и комментарии. М.: Искусство, 1969 с.33.
2 Григулевич И.Р. Инквизиция. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1976. с. 162.
3 Клер Р. Указ. работа, с.32.
4 Тайлор Э. Б. Миф и обряд в первобытной культуре. Смоленск: РУСИЧ, 2000, с. 76.
5 Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. М.: 1932.
6 там же с. 52
7 Григулевич И.Р. Инквизиция…, с. 162.
8 Манн Т. Доктор Фаустус. Ташкент: 1986, с.238.
9 Достоевский Ф. М. Полное собр. соч. в 30 т. М.: Наука, 1976. тт. 14-15, с.71
10 там же, с.82.
11 Манн Т. Доктор Фаустус…, с. 245.
12 Фрэзер Дж . Золотая ветвь. М.: Политиздат, 1980, с. 599-639.
13 Там же, с. 515.
14 Там же.
15 Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983
16 Римская сатира. М.: Худ. лит. 1957.
См. также:
персональный сайт Владимира Соковнина
