Всем всё о фасцинации и общении >>> здесь

Новости фасцинологии

© В. Соковнин

ИНТЕРДИКТИВНОЕ ОБЩЕНИЕ И ФАСЦИНОГЕННЫЙ ВНУТРЕННИЙ МИР ЛИЧНОСТИ

Введение в научный оборот феномена и категории фасцинации (См.: В. Соковнин. Фасцинология. Пролегомены к науке о чарующей, доминантной и устрашающей коммуникации животных и человека. Ек-г. 2005) открывает необъятную по масштабам и полифонии проблему «фасцинация и общение». Настало время, как мне кажется, ввести в оборот новые идеи и включить их в теорию общения как абсолютно необходимые.

Я выделил бы две таких идеи: идею интердиктивной фасцинации в общении и идею фасциногенного внутреннего мира личности в интердиктивной коммуникации (термины мои — В. С. ) .
Очень важным представляется мне сочленение интердиктивного общения с фасцинацией в её устрашаю-щей и доминантной форме (подробнее об устрашающей и доминантной фасцинации (см.: В. С о к о в н и н. Там же).

Приведу несколько фактов, которые высветят актуальность отмеченного.
Нейрофизиолог Крис Фрит в книге «Мозг и душа» пишет: «Но когда более многочисленные группы людей разделяют ложные убеждения, докопаться до истины становится намного сложнее. Что-то подобное, по-видимому, произошло в трагической истории массового самоубийства в Джонстауне.
18 ноября 1978 года на участке вырубленного леса в джунглях Гайаны преподобный Джим Джонс приказал 911 членам своей паствы покончить с собой, выпив препарат цианида, и они это сделали.
Джим Джонс был харизматичным лидером религиозного культа. Почти точно, что он страдал психозом. У него случались загадочные обмороки, он внимал советам инопланетян, практиковал лечение силой веры и ис-пытывал видения грядущей ядер|ной катастрофы. Он увел своих последователей в удаленный район джунглей Гайаны, где они создали общину, изолированную от остального человеческого общества. Эта община жила в постоянном страхе перед неким безымянным врагом и разрушителем. Этот враг должен был нагрянуть на их общину и безжалостно убить их всех. Массовое самоубийство произошло после визита американского конгрессмена, который приехал проверить справедливость утверждений, что людей держат в общине против их воли.
После этого массового самоубийства была обнаружена магнитофонная лента, на которой, как считается, записана последняя речь Джима Джонса. Вот фрагмент этой речи.
Джонс: Все кончено. Конгрессмен убит. Ну вот, все кончено, кончено. Какое наследие, какое наследие! В конце концов, разве хоть что-то из того, что делает «Красная бригада», когда-то имело смысл? Они вторглись в нашу частную жизнь. Они пришли в наш дом. Они пришли за нами за шесть тысяч миль. «Красная бригада» поступила с ними справедливо. Конгрессмен мертв.
Пожалуйста, дайте нам лекарство. Это просто. Это просто. Оно не вызывает конвульсий. Это совсем просто. Но, пожалуйста, примите его. Пока не поздно. Гайанские войска идут сюда, говорю вам. Давайте, давайте, давайте.
Женщина: Сейчас же! Сделайте это сейчас же!
Джонс: Не бойтесь умереть. Вы увидите, здесь высадятся несколько человек. Они будут истязать кого-то из наших детей. Они будут истязать наших людей. Они будут истязать наших стариков. Мы не можем этого до-пустить» (см.: К р и с  Ф р и т. Мозг и душа. М. Изд-во Астрель:CORPUS. 2010. с 275-276).

Предполаю, что интердиктивы, внушённые Джимом Джонсом своей пастве, действовали столь мощно по единственной причине: они были фасцинированы ужасом и соединялись к тому же с фасцинацией голоса и страстной ритмизованной речи харизматического вождя. Так действовал на массы и Адольф Гитлер: ритм, ма-гический тембр, страсть до истеризма, приказные отупляющие восклицания. Всё это в совокупности повышает суггестию массы и отшибает контрсуггестию каждого из входящих в неё лиц, производит тот эффект отупения, снижения интеллекта, который отмечен ещё Лебоном в его классическом труде «Психология народов и масс». Подключение к голосу гуру женского крика-согласия усилило фасцинирующий эффект до стадной готовно-сти всех остальных тут же присоединиться к ней и исполнить волю вождя. И 911 человек как один бросились в смерть.
Такова сила фасцинирующей интердиктивности. На ней основано, как я считаю, зомбирование в террори-стических сообществах и группах: интердиктивы обособления, фасцинирующие иллюзии (рай, уважение социума, героизм), страх перед осуждением группы за отступничество от интердиктивного идеала приводят индивида в состояние перманентного транса. Пробить этот каркас интердиктивов, спаянных фасцинацией, и достучаться до разума невозможно.

Р. Докинз в блестящей работе «Бог как иллюзия» приводит поразительный по результатам эксперимент психолога Георгия Тамарина, цитируемый им из работы Хартунга: «Тамарин раздал тысяче израильских школьников в возрасте от восьми до четырнадцати лет описание иерихонской битвы из Книги Иисуса Навина (6:15-23): Иисус сказал народу: воскликните, ибо Господь предал вам город! Город будет под заклятием, и всё, что в нём, Господу... и всё серебро и золото, и сосуды медные и железные да будут святынею Господу и войдут в сокровищницу Господню... И предали заклятию всё, что в городе, и мужей и жён, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, [всё истребили] мечом... город и всё, что в нём, сожгли огнем; только серебро и золото и сосуды медные и железные отдали в сокровищницу дома Господня.
Затем Тамарин задал детям простой моральный вопрос: «думаете, правильно поступили Иисус и сыны Из-раилевы или нет?» Они могли выбрать: А (абсолютно правильно), В (в чём-то правильно) или С (абсолютно неправильно). Результаты разделились: 66 процентов выбрали полную правоту, 26 процентов — полную непра-воту, а гораздо меньшее количество — 8 процентов — оправдали их поведение частично. Вот три типичных ответа из группы полного оправдания (А):
Я считаю, что Иисус и сыны. Израилевы поступили хорошо по следующим причинам: Бог обещал им эту землю и разрешил её покорить. Если бы они действовали по-другому и никого бы не убили, то могло случить-ся, что сыны Израилевы были бы ассимилированы гоями.
Я считаю, что Иисус поступил правильно, когда он это сделал, потому что Бог велел ему истребить людей, чтобы колена Израилевы не смешались с ними и не научились дурному.
Иисус поступил хорошо, потому что жившие на этих землях люди были другой религии, и когда Иисус их убил, он стёр эту религию с лица земли.
В каждом из этих ответов устроенный Иисусом геноцид оправдывается на религиозной основе. И даже от-вет С — абсолютное неодобрение — выбирался порой по скрытым религиозным причинам. Вот, например, по-чему одна из девочек не одобряет покорение Иерихона Иисусом: чтобы покорить землю, ему пришлось в неё войти: Я считаю, что это плохо, потому что арабы — нечистые, и, входя в нечистую землю, человек тоже ста-новится нечистым и на него падает её проклятье.
Двое других полностью не одобряют действия Иисуса, потому что он уничтожил всё, включая здания и скот, вместо того чтобы сохранить их для сынов Израилевых:
Я считаю, что Иисус поступил неверно, потому что они могли оставить животных себе.
Я считаю, что Иисус поступил неверно, потому что он мог не разрушать дома Иерихона; если бы он их не разрушил, то они достались бы сынам Израилевым».
Р. Докинз так комментирует результаты эксперимента: «Дети были ещё малы и наивны. Высказанные ими кровожадные взгляды, скорее всего, отражают точку зрения их родителей или взрастившего их общества. Ду-маю, что никого не удивит, если выросшие в той же раздираемой войнами стране палестинские дети выскажут аналогичные взгляды в прямо противоположном направлении. Эта мысль приводит меня в отчаяние. Вот она — жуткая по своей силе способность религии, и в особенности религиозного воспитания детей, разделять людей на веками враждующие лагеря и поощрять многолетнюю кровную месть. Невозможно забыть, что в двух из приведенных типичных ответов группы А эксперимента Тамарина пишут о пагубности ассимиляции, а в треть-ем — подчеркивается необходимость убивать людей для искоренения их религии» (Р. Д о к и н з, с. 266-268).

Приведённый эксперимент по сути вскрывает модель уже сформировавшихся Я-концепций* у детей 8-14-летнего возраста, которые станут их идейно-нравственным стержнем поведения быть может на всю жизнь, причем эти Я-концепции носят ярко выраженный интердиктивный характер, который приведёт их к неизбежному ограничению общения, его зацикленности на отвержение «гоев» и конфликтности, которую будет почти невозможно корректировать.

* Определений «Я–концепции» личности насчитывается множество. Почти все они вращаются вокруг выделения особого ядра личности, в котором отражены ее приоритеты и представления человека о себе самом. Я предлагаю и придерживаюсь такого понимания Я-концепции: это некий мысленный и чувственно-образный конструкт в сознании человека, составленный из мировоззренческих идей и представлений, биопсихологических мотивационных предпочтений и фасцинаций, который определяет стратегии поведения личности, в том числе и стратегии общения.

Это тем более неотвратимо, что любая религия создаёт прочный устрашающе-фасцинирующий каркас во-круг своих верований, и в первую очередь в виде запретов на инакомыслие и вероотступничество. В христианстве применяется отлучение от церкви и предание анафеме. Но это всё же не столь сурово, как в исламе. Р. Докинз приводит такие факты: «В 2006 году в Афганистане к смерти за обращение в христианство приговорили Абдула Рахмана. Может, он убил кого-нибудь, нанес увечья, украл или, в конце концов, повредил чье-то имущество? Нет. Он просто поменял мнение. Свое внутреннее, персональное убеждение. Он позволил себе прийти к мыслям, оказавшимся не по душе правящей партии. И речь идёт, заметьте, не о талибском Афганистане, а об «освобождённом» Афганистане Хамида Карзая, основанном при поддержке коалиции во главе с Америкой».
К счастью международной общественности его удалось спасти и он эмигрировал в Италию.
«Вероотступничество, замечу ещё раз, не предполагает нанесения никакого вреда ни людям, ни собственности. Это «мысле-преступление» в чистом виде, выражаясь словами Оруэлла из «1984», и по исламскому закону официальное наказание за него — смерть. И оно приводится в исполнение…
Вот ещё один пример: 3 сентября 1992 года в Саудовской Аравии за вероотступничество и богохульство Садику Абдулу Кариму Малаллаху публично отрубили голову» (Р. Д о к и н з, с 117).
Интернет даёт возможность получить почти любую информацию о происходящем на планете. К фактам из-бавления от инакомыслия и вероотступничества способом уничтожения неправильного мыслящего мозга, приведенным Р. Докинзом, каждый может добавить ещё и ещё, и им не видно конца.

Многие уверены до сих пор, что в религию человечество заложило миротворческий и объединительный по-тенциал. Увы, факты говорят об обратном: объединение некоего человеческого обособления (группы, этноса, нации) средствами религии происходит в формах устрашающе-фасцинирующих интердиктивов – запретов и ограничений, а по отношению к иноверцам — в форме скрытой или явно выраженной агрессивности, разъединения. Любая религия говоря о своём миротворчестве, на самом деле стремится расширить свои духовные и материальные владения и пронизана экспансией. Чем, как не религиозной экспансией, пронизано стремление православной церкви в России стать проповедницей в школах, вузах и армии? По сути религией в любых её видах создаётся замкнутый в самом себе фасциногенный мир со своими идеалами, предпочтениями и формами фасцинирующего общения (тот же пример плясок и «повального греха» у хлыстов). За пределами сконструированного фасциногенного мира секты или монорелигии лежит мир чужой, подозрительный, несимпатичный. Из-за этого разъединения неизбежны для человечества конфликты на религиозной и национально-этнической почве, а внутри нации, этноса, государства — конфликты с лицами и группами «недостаточно» религиозными (еретиками) и атеистами. Р. Докинз констатирует: «Уровень религиозности в Америке нынче поистине ошеломляет... Положение атеистов в современной Америке можно сравнить с положением гомосексуа-листов 50 лет назад. В настоящее время благодаря усилиям движения «Гордость геев» гомосексуалистам удаёт-ся, хотя и с трудом, избираться на общественные должности. В ходе опроса общественного мнения, проведен-ного в 1999 году группой «Гэллап», американцам задавали вопрос, проголосуют ли они за вполне достойного кандидата, если этот кандидат – женщина (утвердительно ответили 95 процентов), католик (утвердительно от-ветили 94 процента), еврей (утвердительно ответили 92 процента), чёрнокожий (утвердительно ответили 92 процента), мормон (утвердительно ответили 79 процентов), гомосексуалист (утвердительно ответили 79 про-центов) или атеист (утвердительно ответили 49 процентов)» (Р. Д о к и н з, там же).
Иными словами, если хочешь быть избранным на высокую должность, лучше всего хотя бы притвориться, что ты религиозен, а не атеист. Бертран Рассел метко съязвил в своё время: «Подавляющее большинство вы-дающихся учёных не верят в христианскую религию, но не заявляют об этом публично из опасения потерять источник дохода».

А вот нечто похожее, но на бытовом интимном уровне. В дискурсе интердиктивного общения весьма пока-зателен факт, описанный в сообщениях прессы 13 марта 2011 года. Драма разыгралась на острове Русский. 18-летний гражданин из Киргизии некто Абдурахман, влюбленный в 17-летнюю русскую девушку, пытался заставить ее соблюдать каноны ислама. Они жили вместе, более того, он убедил ее принять ислам. Девушка согласилась, что и было ритуально осуществлено в мечети Владивостока. Этого оказалось для мусульманина Абдурахмана достаточным, чтобы потребовать от возлюбленной, которая добровольно перешла в ислам, соблюдения исламских канонов, в том числе и ношения хиджаба (мусульманского головного убора). Девушка воспротивилась, принимая ислам, она не думала о столь кардинальных переменах в общении и одежде. Абдурахман стал угрожать насилием и только вмешательство милиции привело его в отрезвление.
Налицо столкновение двух резко неодинаковых личностных Я-концепций и попытка одного человека (Аб-дурахмана) насильно навязать другому (девушке) фасцинации и индердиктивы своей религиозной веры. Ситуация банальна и в то же время инвариантна для множества межэтнических и межрелигиозных браков по всей планете.

Вот ещё один факт поразительной интердиктивности — в общении у примитивных племён. А. Шляхтинский, исследовавший проблему распространённости каннибализма на планете в наши дни, приводит такое свидетельство европейца, долго жившего в Южной Америке: «Перси Гаррисон Фоссет в своей кни-ге, опубликованной его сыном после исчезновения отца, приводит беседу с одним своим знакомым следующего содержания:
— Они были каннибалами, – сказал он – и много раз мне приходилось видеть, как приготовляется челове-чье мясо, точнее – мясо белых людей. Они вовсе не стремились добыть именно белых, а предпочитали людей из других индейских племен. Человечье мясо по вкусу напоминает обезьянье.
— И вы когда-нибудь пробовали его сами? – спросил я.
— Не забывайте, что я жил среди них и должен был принять все их обычаи. Если б я отказался делать все то, что делают они, мне бы не пришлось рассказывать вам эту историю». ( см.: Андрей Ш л я х т и н с к и й. Индейцы-вампиры: между мифом и реальностью. : http://amazanga.livejournal.com/603.html )
Поразительное признание: если не съешь человечины вместе с другими, сам попадёшь на их трапезу в ка-честве деликатеса! Вывод однозначен – ешь. Интердиктив туземцев ограничивает выбор какого-либо иного варианта поведения, кроме единственного, и может быть расшифрован следующим образом: «поступай так, как все МЫ, и не иначе, если ты НАШ, а то…» Или ты НАШ, или ты ЧУЖОЙ. Чужих едят.

Интердиктивное общение — это общение, навязанное всеобщим восхищением сообщества или под страхом осуждения или наказания, а чаще в комплексе того и другого. Психолог Бруно Беттельгейм, быв-ший узник нацистского концлагеря, в статье «О психологической привлекательности тоталитаризма» пишет: «Душевный конфликт в связи с гитлеровским приветствием переживали многие немцы. Это находило бес-сознательное выражение в снах, один из которых я здесь приведу. Вскоре после прихода Гитлера к власти некий фабрикант увидел во сне, что его предприятие посещает Геббельс. «Перед строем рабочих я должен был вскинуть руку в нацистском приветствии. Мне понадобилось полчаса, чтобы поднять ее сантиметр за сантиметром... И вот я стоял на собственной фабрике, с поднятой рукой, торча перед своими рабочими. И стоял так, пока не проснулся». Б. Беттельгейм констатирует: «В тоталитарных государствах противники режима живут в постоянном страхе совершить ошибку — раскрыть свои подлинные чувства, поставив на карту жизнь — свою, а то и своей семьи. Поэтому им приходится быть безукоризненными актерами» (См.: Бруно Б е т т е л ь г е й м. О психологической привлекательности тоталитаризма. — «Знание — сила», 1997, № 8).

У партии национал-социалистов был придуманный Геббельсом партийный гимн – бравая песня на слова на-цистского героя Хорста Весселя (застреленного коммунистом и возведённого в статус символического героя-жертвы тем же Геббельсом). После прихода Гитлера к власти этот партийный гимн распевала уже вся Германия, он стал вторым национальным гимном после государственного. И немудрено. Когда в Ное-Руппине, неподалеку от Берлина на каком-то митинге одна из его участниц, девушка, не встала с сидения и не запела вместе со всеми партийную песню, её подвергли такому шельмованию, что всем, кто это видел, вряд ли захотелось повторить её подвиг. Штурмовики водили ее по улицам города, повесив на шею два плаката с надписью: «Я – бессовестная тварь – осмелилась сидеть во время исполнения песни о Хорсте Весселе, издеваясь таким образом над жертвами национал-социалистической революции». Для того чтобы собрать побольше зрителей экзекуции, в местной газете было помещено объявление о времени «спектакля».
Гитлер прекрасно осознал ещё в самые первые годы формирования нацизма, что одним из важнейших приёмов распространения идей национал-социализма и создания в стране психологии национал-эйфории (в категориях фасцинологии — создания фасциногенного национального психоза) является неустанное их повторение, вдалбливание-вбивание в мозги до автоматизма. Это стало стержневым методом геббельсовской пропаганды: всюду нацистские флаги, картинные приветствия, лозунги, бравые марши и — песня Хорста Весселя.

Такому эффекту есть и психофизиологическое обоснование: ритмизованное мажорно-энергичное действие вызывает соответствующую мажорную эмоцию. В народе этот принцип знали давным-давно: взгрустнулось или плохое настроение — пой и танцуй. Этим способом выходили из гнетущего состояния чаще всего женщины. Запела-заплясала, смотришь, настроение поднялось, грусть улетучилась. Особенно хорошо действовал этот приём в коллективном исполнении, с подружками, в кругу приятелей.
Феномен фасцинирующего действия мажорного ритма и физической активности имеет древнее, изначальное для человеческой психики происхождение. Уже палеоантропы, гомо эректусы собирались вокруг кострищ и устраивали пляски с ритмическими восклицаниями и прихлопываниями. Насколько можно судить из наблюдений этологов и зоопсихологов за поведением приматов, уже у шимпанзе и горилл появилось нечто подобное групповым танцам пралюдей: это феномен так называемого «танца дождя» и время от времени исполняемого шимпанзе группового «хоровода», когда в центре вожак или один из самцов-доминантов, и вокруг него притопывают самки не без определенно кокетливых телодвижений. Человек же развил эту способность как поразительный по силе ритуал фасциногенного единения, создания приподнятого настроения, уверенности и оптимизма, что, безусловно, стало одним из мощных стимуляторов социализации и гуманизации. Со времён каменного века человеческие сообщества сопровождает этот тип массовой фасцинации и может быть с успехом использован, как показал опыт фашизма, в качестве эффективного средства даже в идеологической пропаганде и зомбировании населения.

И в религиозных сообществах. Так, известно максимально эффективное применение ритмических плясок и песнопений, доводимых до неистовства, у секты хлыстов. Подкреплением создаваемого таким способом духа сплочения служит у них ещё и групповая сексуальность, «повальный грех», как называет её ортодоксальное православие. Кстати сказать, этот «повальный грех» характерен был тысячелетиями для всех празднеств первобытных людей и народов древности (те же вакхические празднества у древних греков и сатурналии у римлян) с непременными ритуальными плясками и песнопениями. Физиологически это вполне объяснимо: резонансная волна мощного мажорного возбуждения мозга, и в первую очередь центра удовольствия, захватывает и соседствующие с ним структуры сексуального волнения и эрекции в амигдале и гипоталамусе, что и влечет за собой безудержное, неконтролируемое разумом сексуальное вожделение и «повальный грех».

Вся Германия запела партийный гимн сначала потому, что принудили и подкрепили страхом, но спустя ка-кое-то время под воздействием вдалбливания и собственного активного действия-повторения, доведённого до автоматизма, пение мажорного нацистского гимна превратилось в радость и любовь.

У коммунистов в СССР был свой партийный гимн — Интернационал. Но он не был мажорным, как гимн нацистов, и возможно поэтому не прижился. Да и не заставляли петь всех, кроме «партейных».

Интердиктивность общения в том или ином социуме представляет собой целую вживлённую в психологию коммуникативного поведения систему фасцинативных сигналов: от нормативных приветствий до демонстри-руемого мимического состояния физиономий, особенностей одежды, манер и знаковых песен. Это действи-тельно особый фасциногенный коммуникативный мир со своими правилами. Чуть что-то не так, индивид попадает под подозрение в неблагонадёжности. Под неблагонадёжностью следует в данном контексте понимать не политическое несоответствие, а то, что в обыденном общении характеризуется словами «не такой, как все», «какой-то не свой, чужой», «ты что, какой-то особенный?», «презираешь нас, что ли?» и т.п. В племени, описанном А. Шляхтинским, такого бы съели. Потому и царствует в общении людей такое знакомое всем интер-диктивное по своей природе, конформистское правило — «быть как все».

И. Бунин и М. Осоргин, вспоминая о времени после большевистской революции 1917 года и наступившем тотальном красном терроре, фиксируют такую характерную для общения той поры деталь: все срочно переодевались во что Бог послал, чтобы выглядеть как все, то есть невыразительно, бедно, серо. М. Осоргин назвал это переодевание «великим законом поравнения»; это привело к тому, что «если кто мог одеться получше других – воздерживался, боясь косых взглядов», и «кто похитрее, поспешил опроститься и стать незаметным» (М. О с о р г и н. Времена. Екатеринбург: Средне-Уральское книжное издательство, 1992, с. 578) . Действительно актёры. Как агенты разведки в стане противника.

Спрут интердиктивности опутывает своими щупальцами все виды и круги общения личности. Приведу ещё два подтверждающих этот тезис сюжета.
Сталин симпатизировал Михаилу Булгакову и когда ему поступил коллективный донос режиссе-ров/критиков/сценаристов, будто Булгаков антисоветчик и его следует запретить, Сталин Булгакова защитил, а доносчиков отругал. Более того, он дал поощрительные отзывы о произведениях Булгакова, особенно о пьесе «Дни Турбинных», которую смотрел много раз. Он планировал привлечь Булгакова в ряды активных пропагандистов коммунизма. И более того – он позвонил Булгакову и высказал намерение с ним встретиться и побеседовать. Булгаков этого долго ждал. Но ни звонков, ни беседы не состоялось. Возникла пропасть, которая была организованным и мастерски выполненным интердиктивом, спровоцированным запретом к общению. Сталину стали поступать сведения, провоцирующие в его мозгу омерзение к Булгакову: а) что Булгакова полюбил Запад и он мечтает туда сбежать; б) что Булгаков психически ненормален, агрессивен и истеричен. Вождь Булгакова перестал любить и встречаться с ним не захотел. Иезуитская техника запуска сплетни и слухов выполнила роль создания интердиктива общения для двух ранее искренне симпатизирующих лиц. Общение было разорвано (см. Николай Н А Д (ДОБРЮХА). Кто стравил Сталина и Булгакова. — Комсомольская правда, 10 марта 2011).

Приём компрометирующих слухов мастерски использовал в своих интригах вокруг фюрера Геббельс. Гит-лер очень не любил геев. Геббельс умело «конструировал» голубую ориентацию тем, кто либо становился у фюрера фаворитом, либо представлял конкуренцию ему, Геббельсу. Действовало безотказно. Неудивительно, что тонкости технологии слухов американцы после победы прилежно у профессионалов геббельсовского ведомства копировали.

Позволю себе привести пример спровоцированных интердиктивов из своей биографии.
После выпуска двух изданий монографии «О природе человеческого общения» (в 1973 и 74 гг.) и выхода на защиту докторской диссертации, запланированной к защите в 1976 году в УрГУ, я был, что называется, на взлете научной и служебной карьеры и даже получил предложение перейти в институт философии Академии Наук. Книга моя была рекомендована студентам философского факультета Уральского госуниверситета как обязательная (деканом факультета был тогда Л. М. Архангельский, мой первый оппонент на защите кандидатской диссертации) и на факультете социальной психологии МГУ включена в список рекомендуемых (с подачи Г. М. Андреевой). На защите докторской выразили желание стать оппонентами шесть докторов наук (из Москвы, Ленинграда и Свердловска), а нужно было по нормативам защиты докторской только три. Создалась шутливая ситуация выбора – все кандидаты в оппоненты друг друга прекрасно знали. Но я к этому времени созрел для неожиданного для всех решительного шага в своей жизни, который и осуществил: всё оставить и уйти в свободное плавание. Таково было моё разочарование в социализме и идейно-коммунистическом идиотизме.
Вот тут-то прелести интердиктивности и нагрянули во всей красе. В один миг, как бритвой, отсеклись все контакты, за исключением пяти-шести приятелей и друзей. Книга из рекомендованных и обязательных была срочно исключена. В МГУ, как мне передали знакомые, распространился слух, что у меня шизофрения. В ЛГУ запустили слух не менее интердиктивный — будто я спился и деградирую. «На всякий случай» все именитые авторы, ранее ссылавшиеся в своих публикациях на мои работы, ссылаться в новых своих публикациях… пе-рестали. Кроме А. А. Леонтьева, автора широко известного учебного пособия "Психология общения", изданного в Тарту на год позже моей книги "О природе человеческого общения".
А в Свердловске, куда я переехал из Фрунзе, свершилась и совсем курьёзная интердикция. Об этом расска-зал мне аспирант одной из кафедр философского факультета УрГУ. Наивный аспирант, узнав от кого-то, что я в Свердловске, — а он был увлечён проблематикой общения, — на заседании кафедры взял да и спросил, нет ли у кого-то моего телефона или адреса, чтобы ему со мной встретиться. Наступила тишина. И вдруг вскричала доцентша Х.: «Вы ещё не знаете, что он диссидент?!» Слово «диссидент» в ту пору было не просто ругательным в устах членов КПСС (а на кафедре все были членами), оно было категорическим интердиктивом, как запретная норма в кастовой Индии, запрещавшая к неприкасаемым даже кончиком пальца касаться. Одним словом, окриком она вогнала бедного аспиранта в транс. Все её активно поддержали. Аспирант же интердиктива ослушался, тайно добрался-таки до меня и повеселил этим рассказом.
Времена однако шли к перестройке, был 1986 год. Милиции, когда поступил донос, не удалось привлечь меня по статье «за тунеядство», хватка ослабела и я выкрутился довольно банальным способом — объявил се-бя… «домохозяйкой», так как был аскетом и примерным семьянином с работающей женой, престарелой мате-рью и двумя детьми. Лейтенант милиции, кричавший «Я не таких раскалывал!», в конце-концов вынужден был отступить: не сажать же меня при таких семейных обстоятельствах. Ну, а потом — перестройка, крах КПСС, и т. д. и т. п. Я вернулся в научный и творческий оборот, интердиктивы улетучились, доцентша, превратившаяся к тому времени в докторшу наук, примолкла, сообщники её на факультете перешли в ряды моих тайных недоброжелателей с распусканием компрометирующих слухов...

Щупальца интердиктивности захватывают и семейно-бытовые отношения людей. Если верить статистике, в бытовых ссорах, особенно подкреплённых алкоголем, гибнет от убийств больше, чем во всех других, уж точно опасных ситуациях, в том числе от бандитов и ДТП. Этому есть эволюционогенное объяснение: человеку свойственен инстинкт агрессии, в остром конфликте с оскорблениями и обидами эмоциональный мозг захлёстывает волна регрессии, опуская человека на ступень ниже, в некое животное яростное состояние, которое и провоцирует аффективное поведение вплоть до рукоприкладства и убийства. Раскаяние наступает, но бывает уже поздно.

Пример, который я приведу, при всей своей известности и цитируемости так и напрашивается в качестве универсальной модели семейной бытовой интердиктивности с применением яркой фасцинирующей артиллерии. Он из последнего года жизни Льва Толстого, когда в Ясной Поляне его родные и близкие ему люди, жена, дочери, друг и единомышленник В. Чертков и другие, по словам В. Булгакова, разрывали гения на части. Кстати, «они разрывают меня на части» — оценка и самого Льва Толстого, данная им 24 сентября 1910 года в «Дневнике для одного себя», который он был вынужден вести тайно от всех и прятать (Л. Т о л с т о й. Полное собрание сочинений. т. 58, Дневники и записные книжки. 1910.) Ситуация усугублялась тем, что все межличностные конфликты в семье Толстых происходили на глазах, а то и при участии, секретарей, посетителей, друзей, близких и дальних родственников. Всё выглядело как «за стеклом». Но это была не игра «За стеклом», а сама жизнь в её эмоциональном накале.
Вот как описал один из конфликтов секретарь Толстого В. Булгаков, на глазах которого всё происходило. 3 августа: «вечером – опять тяжелые и кошмарные сцены. Софья Андреевна перешла все границы в проявлении своего неуважения к Льву Николаевичу и, коснувшись его отношений с Чертковым, к которому она ревнует Льва Николаевича, наговорила ему безумных вещей, ссылаясь на какую-то запись в его молодом дневнике.
Я видел, как после разговора с ней в зале Лев Hиколаевич быстрыми шагами прошел через мою комнату к себе, прямой, засунув руки за пояс и с бледным, точно застывшим от возмущения, лицом. Затем щелкнул за-мок: Лев Николаевич запер за собой дверь в спальню на ключ. Потом он прошел из спальни в кабинет и точно так же запер на ключ дверь из кабинета в гостиную, замкнувшись, таким образом, в двух своих комнатах, как в крепости.
Его несчастная жена подбегала то к той, то к другой двери и умоляла простить ее («Левочка, я больше не буду!») и открыть дверь, но Лев Николаевич не отвечал...
Что переживал он за этими дверьми, оскорбленный в самом человеческом достоинстве своем, бог зна-ет!..» (В. Б у л г а к о в. Л. Н. Толстой в последний год жизни. М. 1957. с 338).
На следующий день Толстому надо было передать Булгакову свой дневник для копирования, а он его от же-ны прятал, и вот, пишет В. Булгаков, «великий Толстой, сгорбленный, седенький, стал на табуретку, протянул руку и из-за полки с книгами достал тетрадь дневника, которую и подал мне» (там же, с 339). В такой всё более конфликтной атмосфере Толстому пришлось жить несколько лет (!). Интердиктивность общения росла, обставлялась всё новыми запретами и уловками (подсматриванием, ультиматумами, запретами на посещение Ясной Поляны неугодных жене лиц, изгнанием родной младшей дочери, сторонницы отца и т. д. и т. п. ). В ход шли самые что ни на есть регрессивные удары: в кабинете над столом у Льва Николаевича висели две большие фотографии Черткова с сыном Ильей и Льва Николаевича с дочерью Александрой. «Софья Андреевна убрала эти фотографии — первую за занавеску у окна, вторую в спальню Льва Николаевича, а вместо них у стола повесила портреты: свой и отца Толстого. Мелочность безумия. Теперь Александра Львовна обиделась на отца за то, что он не восстановил прежней комбинации… В результате у Льва Николае-вича тяжелая сцена еще и с дочерью», — свидетельствует секретарь В. Булгаков (там же, с 366-367).
Супруги безысходно погрузились в регрессивную эмоциональность, провоцируемую взаимными обидами.

Регрессивные реакции и эмоции при фасцинации обиды почти всегда, если не всегда, возникают в общении конфликтующих, это давно отмечено психологами. По Ф. Е. Василюку, регрессия, бывает след-ствием угнетающих влияний и реализуется в коммуникативном поведении либо как обращение к пове-денческим моделям, доминировавшим в более ранние периоды жизни индивида, либо как примитивиза-ция поведения (Ф. Е. В а с и л ю к. Психология переживания. М.: МГУ. 1984.).
Эволюция устроила так, что и у животных, и у человека все так называемые пугающие и обижающие сигналы — врожденные и приобретенные индивидуальным опытом — надёжно складываются в копилку эмоциональной памяти, запечатлеваются нейрофизиологическими структурами гипоталамуса и особенно и в первую очередь в стоящей на страже опасностей и страхов амигдале.
Такие обидно-фасцинативные сигналы человеческих конфликтов как фига, презрительно высунутый язык, презрительная усмешка, задранный женщиной подол с унижающей демонстрацией зада (с добав-лением обидных словечек вроде «поцелуй меня в зад»), угрожающий кулак, не говоря уже о множестве нацеленных на обиду слов и ругательств унижающе-генитального содержания, вызывают мгновенно аф-фекторные агрессивные или подавленные реакции. Они перебрасывают психику на более низкие эмо-ционально-моторные этажи реагирования, иногда вплоть до помутненного, почти животного выражения. В ход идут гнев, ярость, ненависть, презрение и соответствующие этим рефлекторным чувствам жесто-во-мимические и голосовые экспрессии. Фасцинативный обидный сигнал захлестывает подкорку, вы-ключает аналитические зоны, создает доминанты защиты, которые включают два типа регрессивного поведения: агрессию (ярость, демонстрирование готовности броситься на обидчика и т.п.) или избегание (плаксивость, кинемы покорности, уход из зоны конфликта и т.п.). Регрессия характеризуется тем, что при ее реализации происходит возврат к более примитивным формам поведения и мышления, которые были свойственны для более ранней стадии онтогенетического развития. Поэтому когда сравнивают рег-рессивные реакции обиженного и перешедшего на регрессивный эмоциональный круг человека с живот-ными, то аналогия недалека от истины. Порою человек забывает все на свете, в том числе и о нормах приличия, и превращается в брызжущее слюной, изрыгающее ругательства, демонстрирующее скабрез-ные жесты несимпатичное существо, от которого его самого в нормальном состоянии коробило бы. Он становится почти или вовсе неуправляемым, погружается в некий маразм. А поскольку в подобном взвинченно-регрессивном состоянии мобилизуется двигательная моторика, то он становится и опасным. П. Жане подчеркивал, что активированные в регрессии тенденции всегда обладают большим энергетиче-ским зарядом и склонны к прекращению действия только при полной разрядке, при аффективной реак-ции «исчезают вопросы приличия или благопристойности, а также многие другие социальные пробле-мы» и «способом разрешения вопроса является его ликвидация». В такие минуты летят тарелки, утюги, хватаются за подвернувшийся под руку нож или топор. Ревнивый Ф. Достоевский бросился душить Анну Григорьевну, неудачно пошутившую насчет заигрывания с ней молодых мужчин (А. Г. Д о с т о е в с к а я. Воспоминания. М.: Худ. лит–ра, 1981, с.142-143, 300-301). Одним словом, в регрессии человеку один шаг и до преступления. А также до истерики, помутнения сознания, обморока и безумия. Именно так вела себя Софья Андреевна, стремясь отомстить и подавить Толстого. А если реальный или кажущийся реальным обидчик силен и могуществен? Тогда может произойти парадоксальная регрессия, выражающаяся в сле-зах, стенаниях, причитаниях, в ступоре чувств и даже оцепенении. Состояние крайне опасное в двух ас-пектах. С одной стороны, поскольку нет моторной разрядки, страсти загоняются внутрь и разъедают личность в сфере аутофасцинации (ведь там, в аутофасцинации, в снах и фантазировании, обидчик полу-чает все сполна и в самом «красочном» виде!), приводят к депрессивным процессам, с другой, много-кратно усиливают затаенную ненависть, которая всегда начеку и при удобном случае выплескивается на обидчика стократной агрессией. И этот тип поведения Софья Андреевна также прекрасно исполняла, крича «Я его убью!», «Пусть он умрёт!». Лев Николаевич всеми способами пытался вывести жену в нор-мальное человеческое состояние, но иногда не выдерживал и сам погружался в регрессивность, из кото-рой выходил с раскаянием и стыдом.

А основной причиной всей этой всё возрастающей и разрастающейся интердиктивности в общении супругов было резкое различие и неприятие ими их Я-концепций, что понимали не только окружающие, но и они сами, считая друг друга сумасшедшими.
Итог известен всему миру. На войне как на войне, хоть она и «бытовая». 82-летний Лев Николаевич не выдержал и использовал способ решительного разрубания навязанной ему интердикции — тайком, чтобы не остановили, рано утром в сырой ненастный день ушёл из Ясной Поляны, из родного гнезда. Как оказа-лось — в смерть.
Такова бывает трагическая цена спровоцированного резкими различиями внутреннего мира индивидов семейно-бытового интердиктивного общения.

Представляется мне архи актуальной также проблема фасциногенно-интердиктивного внутреннего мира и общения замкнутых социальных групп.
Наиболее ярко выраженными в этом отношении являются агрессивно нацеленные группы террористов, особенно смертников, ассасинов, как называет их К. Уилсон (К о л и н У и л с о н. Орден Ассасинов. М. Изд-во АСТ. 2007).
Давно стал аксиомой тезис: то, что вызывает реальные последствия, реально существует. К этому заключе-нию в своё время пришли психиатры, исследуя манию преследования. Человек, отягощённый подобной анома-лией психики, способен убить совершенно незнакомого и невинного прохожего, фигура и взгляд которого показались маниакально зацикленному готовыми к нападению на него. При опросе он убедительно излагает все те признаки в поведении убитого, которые абсолютно точно свидетельствуют о его намерении напасть и убить. Иллюзии больного внутреннего мира паранойяльного маньяка не менее реальны, чем образы игрока в шахма-ты, выбирающего вариант следующего хода. Внутренний мир всегда загадка, паранойяльный внутренний мир — загадка вдвойне. В. Лефевр, основоположник рефлексивной психологии, пытается, если верить сообщениям прессы, сконструировать рефлексивный мир террориста. Думаю, что на фундаменте логической рефлексии (а логика в рефлексивном процессе является главным «инструментом») успеха не достигнуть. По той причине, что внутренний мир с его всегда уникальной Я-концепцией, этим солнцем в солнечной системе внутри Я, в первую очередь и в высшей степени фасциногенен. Это прекрасно обнаруживает себя уже при беседе с фанати-чески увлечённым чем-нибудь человеком. В ещё большей степени фасциногенность внутреннего мира имеет место у всех так называемых фетишистов. Фетиш — это яркий и неотвратимый фасцинативный образ, сигнал и индивидуальный символ фасцинации. Одного знаменитого итальянского актера сводили с ума женские подвяз-ки. Он их подсматривал, он их собирал в коллекцию. Другой, журналист, гиперориентирован на пухлые жен-ские губы — как увидит, его начинает колотить от возбуждения. Мне рассказали об уникальном факте: сотруд-ник КГБ хранил как самую для себя ценную почтовую марку третьего рейха с изображением фюрера, и самым надёжным местом для хранения он выбрал … партбилет.

Михаил Осоргин рассказывал в эмиграции об одном известном ему забавном случае как несколько студен-тов собирались стать террористами. Студенты были обоего пола и очень много говорили и спорили по политическим и социальным вопросам. Их коммуне помогала своим житейским опытом и хозяйственными навыками приходящая прислуга-крестьянка. Однажды перед будущими террористами встала необходимость зарезать петуха для обеда. Добровольцев на это не нашлось, метнули жребий. Вытянувший его без энтузиазма взял кухонный нож и пошел исполнять «террористический» акт. Зажмурив глаза, он нанес петуху удар — но окровавлен-ная птица вырвалась и начала бегать по саду. С отвращением и ужасом насильники бросились ловить петуха, девушки — в слезы. Палач уронил свой нож! И неизвестно, как бы все это окончилось, если бы не пришла в это время прислуга. С презрением посмотрев на растерявшихся террористов, крестьянка в одну минуту поймала петуха и, свернув ему шею, прикончила (См: З. Ш а х о в с к а я. Материалы к биографии М. Осоргина. Из книги «Отражения». — Современное русское зарубежье. М. «Олимп». 1998).

Борис Савинков был, разумеется, не таким. Но именно геройство и дерзость террористов-боевиков партии социал-революционеров фасцинировали в те годы сознание молодёжи. Как заметил К. Чуковский, гимназисты тогда шли в революционеры, чтобы нравиться барышням. Книга воспоминаний Б. Савинкова лучше, чем что-нибудь иное, характеризует профессионального террориста. В оглавлении её видим: «Убийство Плеве», «Убийство великого князя Сергея», «Покушение на Дубасова и Дурново» (Борис С а в и н к о в. Воспоминания террориста. 1909: http://az.lib.ru/s/sawinkow_b_w/text_0010.shtml ). Убийства, убийства, убийства… Каков же должен быть мозг человека, заражённого этим кровожадным вирусом?
Но в ещё большей степени вопрос этот акцентирует внимание на внутреннем мире «Я» у террориста-смертника.

Внутренний мир смертника с точки зрения науки уникален, поскольку в фасциногенную его структуру впаяна как высший чарующий образ — диада фасцинации Рая и смерти, но не небытия, поскольку смерть для смертника является всего лишь желанным и единственным способом перехода в реально существующий (для него!) прекрасный мир Бога, в Рай, а чтобы из этого тленного мира попасть в Рай, необходимо не просто умереть, а ещё и унести с собой и предъявить как доказательства души убитых им иноверцев и врагов. Такая фасцинация потенциально содержится в религиозной конструкции любой радикальной религии, не только радикального ислама. Но чтобы фасцинативно-потенциальное (страстная вера) вошло как доминирующая фасцинация во внутренний мир и Я-концепцию личности, необходимы ещё две фасцинации — яростный аг-рессивный фанатизм (ненависть) и упоение решимостью стать верным мучеником и слугой Бога (образ себя в Раю рядом с Богом).

Р. Докинз приводит примеры внутреннего мира современных террористов-смертников в собственных их признаниях. Так, одного из них «побудило убивать евреев: «... желание стать мучеником... Я ни за кого не мстил. Я просто очень хотел стать мучеником». 19 ноября 2001 году в журнале «Нью-Иоркер» было опубли-ковано интервью ещё с одним неудачливым террористом-самоубийцей, вежливым двадцатисемилетним па-лестинцем, обозначенным инициалом S Проповедуемые умеренными религиозными вожаками и учителями райские кущи описываются в нём с таким поэтическим красноречием, что, думаю, стоит остановиться на нём подробнее.
Но что привлекательного в мученичестве? — спросил я.
Сила духа возвышает нас, а материальные блага тянут вниз, — ответил он. — Мечтающий о мученичестве получает защиту от соблазнов этого мира. Наш наставник спрашивал: «А если операция провалится?»' Мы отвечали: «Что ж, мы всё равно должны встретиться с Пророком и его сподвижниками, да будет на то воля Алла-ха». Мы погружались в предчувствие встречи с вечностью, растворялись в нём. И сомнений не знали. Перед Аллахом мы на Коране поклялись не отступать. Клятва джихада называется «bayt al-ridwan» — по названию райского сада, куда попадают мученики и пророки. Я знаю, что есть и другие способ совершать джихад. Но этот — сладок, слаще всех (выделено мной – В.С. ). И совершать мученический подвиг, если ты делаешь это во имя Аллаха, совсем не больно — как комариный укус!
S показал мне видеозапись последнего инструктажа перед операцией. На зернистой пленке он и два других молодых человека по установленному ритуалу отвечали на задаваемые вопросы о достославном мученичестве... Затем молодой человек и его наставник, встав на колени, положили правую руку на Коран. «Ты. готов? — спросил наставник. — Завтра ты будешь в раю». (Р. Д о к и н з. Бог как иллюзия, с 319-320).

Комариный укус…
Истово верующие не только презрительно относятся к физическим истязаниям, но, как показала история, даже ищут их. Так, в «истории раннего христианства описаны эпизоды, когда толпы его приверженцев осаждали резиденцию римского наместника, умоляя бросить их на арену, на съедение голодным львам. Мучительная смерть за веру гарантировала скорое переселение души в Царство Христово, и предвкушение неземного счастья радикально изменяло валентность эмоций, связанных с раздиранием тела когтями и клыками хищников под шум улюлюкающей толпы. Переживание боли и страха окрашивалось восторженным ожиданием, превращаясь в своеобразное наслаждение» (См.: А. П. Н а з а р е т я н. Терроризм, религия и задачи современного воспита-ния. Из выступления на международной конференции «Будущее науки и образования в контексте глобализационных процессов», Дубна, 17 апреля 2010 года. http://evolbiol.ru/nazaretyan2010.htm ).

Религиозное мученичество всегда публично. Исторические примеры публичных казней религиозных фана-тиков изобилуют таким демонстрируемым мученичеством. Карл Меннингер так описывает поведение одного молодого христианина на эшафоте, осуждённого на казнь без пыток: «Выслушав приговор, явно разочарованный юноша заявил: «Вы обещали, что подвергнете меня долгим и мучительным истязаниям, после чего я приму смерть от меча. Заклинаю вас всем святым – сделайте это и вы увидите, во что ценит христианин свою жизнь, когда его вера подвергается испытанию». Правитель распорядился исполнить желание приговоренного, и мученик горячо поблагодарил его за продление своих страданий» (К. М е н н и н г е р. Война с самим собой. М.: Эксмо-Пресс , 2000).

Публичность мученичества наделяет страдальцев за веру и смертников ореолом дьявольского артистизма, образом героя. Успешный террористический акт смертника зрелищно-публичен, а исполнитель вписывается в анналы террористической организации, в память родных и близких, а бывает и в память нации. Он это прекрас-но сознаёт, а учителя разжигают в нём эту «героическою» психологию, из которой пути назад нет.
Именно поэтому казни и суды над террористами никогда не приводили к устрашению и искоренению тер-роризма в его самых законченных формах, какими являются убийства и взрывы: фасцинация героизма приво-дила в ряды террористических организаций на место «ушедших в Рай» новых адептов. Тем более, что к рекру-тированию и подготовке террористов подключаются всегда опытные специалисты зомбирования.

У каждого смертника фасциногенная структура внутреннего мира безусловно своя, индивидуальная, но в общем и целом сам конструкт изоморфен, тождественен и его поэтому можно программировать, искусно формировать извне способами и средствами фасцинирующих интердиктивов и ублажений, продуманной и выверенной технологии. Сформируй только стержневой фасциногенный кирпичик в мозге, а дальше — дело техники.
А. Назаретян, один из лучших исследователей поведения человека в условиях толпы, массовых скоплений и экстремальных ситуаций, говорит: «Я много десятилетий изучаю политические технологии, имею опыт практической работы в разных странах и как профессиональный психолог готов утверждать следующее. Если перед нами не ряженый, не политик-конъюнктурщик, «пиарящий» себя со свечкой перед телекамерами на потребу доверчивым избирателям, и не философ-доброхот с рассуждениями о «трансцендентальных силах», а человек, буквально верящий в загробный мир, то при определённых условиях превратить его в живую бомбу – технологически элементарная задача (выделено мной — В.С.)» (А. П. Н а з а р е т я н, там же).

Это удалось претворить на практике ещё в конце XI века предводителю исмаилитов-низаритов, основателю ордена ассасинов Хассану Ибн Саббаху. Ибн Саббах придумал довольно простую, но чрезвычайно эффектив-ную технологию подготовки так называемых «фидаинов», воинов-смертников. Он назвал свой дом «храмом первой ступени на пути в Рай». Кандидата в фидаины приводили в этот «храм» и накачивали опиатами. Погруженного в глубокий наркотический сон его переносили затем в искусственно созданный «райский сад», где его уже ожидали девы, реки вина и обильное угощение. Окружая растерянного юношу ласками, девы нашептывали будущему смертнику, что он сможет сюда вернуться как только убьёт неверных и погибнет. Спустя несколько часов ему опять давали наркотик и, после того как он вновь засыпал, уносили из «Рая». Проснувшись, адепт искренне верил в то, что побывал в настоящем раю. Теперь все его мечты и помыслы были подчинены единст-венному желанию — вновь оказаться в «райском саду», среди прекрасных дев и угощений. Для бедняков фи-даинов всё это было недосягаемой роскошью и пределом мечтаний.
Хассае Ибн Салах был для ассасинов ставленником Аллаха на земле и внушал своим воинам, что они могут попасть в райские сады, минуя чистилище, лишь при одном условии: приняв смерть по его непосредственному приказу. И ассасины не только не боялись смерти, но страстно её желали, ассоциируя её с раем.
Ибн Саббах использовал для зомбирования и мастерские, выдуманные им фальсификации. Использовался и такой цирковой приём. В одном из залов Аламутской крепости, цитадели ордена, над скрытой ямой в каменном полу, было установлено большое медное блюдо с аккуратно вырезанной по центру окружностью. По приказу Ибн Саббаха, один из ассасинов прятался в яме, просовывая голову через вырезанное в блюде отверстие, так что со стороны, благодаря искусному гриму, казалось, будто она отсечена. В зал приглашали молодых адептов и демонстрировали им «отсеченную голову». Неожиданно из темноты появлялся сам Ибн Саббах и начинал совершать над «отсеченной головой» магические жесты и произносить на «непонятном, потустороннем языке» таинственные заклинания. После этого, «мертвая голова» открывала глаза и начинала говорить. Ибн Саббах и остальные присутствующие задавали вопросы относительно рая, на которые «отсеченная голова» давала более чем оптимистические ответы. После того, как приглашенные покидали зал, помощнику Ибн Саббаха отрубали голову и на следующий день выставляли её напоказ перед воротами крепости.
Или другой эпизод. У Ибн Саббаха было несколько двойников. На глазах у сотни рядовых ассасинов двой-ник, одурманенный наркотическим зельем, совершал показательное самосожжение. Таким способом Ибн Саб-бах якобы возносился на небеса. Каково же было удивление ассасинов, когда на следующий день Ибн Саббах представал перед восхищенной толпой целым и невредимым.
Один из европейских послов после посещения неприступной крепости Ибн Саллаха, вспоминал: «Хассан обладал прямо таки мистической властью над своими подданными. Желая продемонстрировать их фанатичную преданность, Хассан сделал едва заметный взмах рукой и несколько стражников, стоявших на крепостных сте-нах, по его приказу незамедлительно сбросились в глубокое ущелье…»
Кроме «идеологической подготовки», ассасины очень много времени проводили в ежедневных изнуритель-ных тренировках. Будущий фидеин-смертник был обязан прекрасно владеть всеми видами оружия: метко стре-лять из лука, фехтовать на саблях, метать ножи и сражаться голыми руками. Он должен был превосходно раз-бираться в различных ядах. «Курсантов» школы убийц заставляли по много часов и в зной, и в лютую стужу сидеть на корточках или неподвижно стоять, прижавшись спиной к крепостной стене, чтобы выработать у бу-дущего «носителя возмездия» терпение и силу воли. Каждого смертника готовили для «работы» в строго опре-делённом регионе. В программу его обучения входило также изучение языка того государства, в котором ему предстояло выполнять задание.
Особое внимание уделялось актёрскому мастерству — талант перевоплощения у ассасинов ценился не меньше, чем боевые навыки. При желании они умели изменяться до неузнаваемости. Выдавая себя за бродячую цирковую группу, монахов средневекового христианского ордена, лекарей, дервишей, восточных торговцев или местных дружинников, ассасины пробирались в самое логово врага, чтобы убить там свою жертву. Как правило, после выполнения приговора, вынесенного Ибн Саббахом, ассасины даже не пытались скрыться с места покушения, с готовностью принимая смерть или убивая себя самостоятельно. Ассасины-смертники даже находясь в руках палача и подвергаясь изуверским средневековым пыткам пытались сохранять улыбки на своих лицах. (См.: Ассасины. - http://ru.wikipedia.org/wiki/%C0%F1%E0%F1%E8%ED )
С тех давних пор талантливые изобретения Ибн Саббаха используются многими экстремистскими органи-зациями земного шара, а также тоталитарными религиозными сектами и сообществами в технологиях зомбиро-вания и индоктринации.

Фасциногенный процесс — это вкладывание в мозг кирпичиков-фасцинаций, один к одному в стройное маги-ческое здание с сияющей в центре чарующей идеей Я-концепции. С чего начинается этот процесс? Видимо, по-разному. У кого-то с внешнего сладко шокирующего образа (красочного мундира с примпампасами), у другого — с ошеломительной харизмы лидера (так многие немцы, по их собственному признанию, были очарованы Гитлером, когда, некоторые даже случайно, попадали на массовые митинги нацистов), у третьего — с общения с фанатиками-приятелями (так часто подростки становятся наркоманами), но часто – с Идеи, проникшей в сердцевину сознания и ставшей стержнем Я-концепции, что характерно именно для истово религиозно верующих (фасцинирующая Идея-вера входит в них с детских лет) или ищущих Идею-опору для осмысленной полезной жизни (таково приобщение к какой-нибудь идеологической или интеллектуально-культовой группе: национал-патриотов, фашистов, коммунистов, эстетов, сатанистов, и т. д.). Вспышка, искра, высеченная в мозге сигналом фасцинации, каким бы он ни был, по законам разрастания фасцинации приплюсовывает, обогащая и углубляя, один за другим другие фасцинативные кирпичики, вызывающие трепет, приятное щемящее волнение, восторг, любование, созда-вая некую величественную и прекрасную композицию, у каждого индивидуальную, особую, уникальную и тем самым фанатично любимую. Так, кстати говоря, создаётся в голове и величественный хрустальный храм любви у каждого влюблённого – по кирпичикам-фасцинациям: родинке, ямочке на щеке, заливистому смеху или мягкой застенчивой улыбке, какой-нибудь милой ужимке, даже жеманству, или стильной и гордой осанке, страстной гневливости на несправедливость или восторгу от песни, от которой и ты сам без ума…
Фасциногенный внутренний мир «Я» — это его сокровенная любовь, часто тайная, никому не оповещае-мая, но щемяще сладкая и главное — родная. Не может быть нелюбимого внутреннего мира, даже если он бывает и мучительным, и содержит какие-то неудовольствия собой. Любимый стержень остаётся всегда, иначе человеку не жить.
Фасциногенный внутренний мир террориста — это его Любовь. Попробуй её сломать? Любая попытка взло-мать этот «его храм» будет только разжигать ненависть, а значит «его любовь». Именно поэтому в технологиях конструирования фанатизма смертника искусно используются критические провокации, которые позволяют, с одной стороны, контролировать процесс фанатизирования, выявляя недостаточную уверенность и убеждённость фигуранта, а с другой — разжигать и укреплять ненависть, агрессию и… любовь.

А. Назаретян считает, и вполне справедливо на мой взгляд, что разбить броню внутреннего агрессивного мира террориста-смертника невозможно, настолько он сцементирован фасцинацией хорошо подогнанных рели-гиозных идей, образов и иллюзий и превратился в фанатичное убеждение. «В этом отношении различия между иудаизмом, христианством, исламом и прочими религиями второстепенны. В какого именно из Богов, в которую из Книг и райских картин человек свято верит – всё это имеет значение исключительно с точки зрения подбора реперных точек для манипуляции. Субъект, накачанный возвышающей мотивацией священной войны и нацеленный на скорое перемещение в мир иной (например, для воссоединения с любимым и т.д.), в ожидании смертной муки испытывает эмоциональный восторг предвкушения подобно собачке в эксперименте Ерофее-вой. Предвкушение окрашивает в цвета истерической радости предстоящий разрыв тела взрывчаткой или, ска-жем, голодным львом, а жизнь пары десятков неверных – вполне заслуженная ими плата за вечное счастье «шахида». Дополнительная накачка химическими наркотиками для окончательного блокирования инстинкта самосохранения (на что любят ссылаться комментаторы) – всего лишь вспомогательная деталь на завершающем этапе операции» (А. П. Н а з а р е т я н, там же)
Но поэтому-то общение террориста-смертника всегда абсолютно замкнуто, обставлено внешними, идущими от организации, и внутренними, включёнными в его фасциногенный мир, в его правила взаимоотношений с окружающим миром, интердиктивами. А внутренние интердиктивы-запреты и табу неизбежно отражаются (не могут не отразиться!) в его внешнем облике, состоянии лица, взгляде, лицевой мимической маске, коммуника-тивных повадках, даже в походке. Логично предположить, что поскольку внутреннее Я террориста-смертника радикально и ориентировано на смерть и уход в иной прекрасный мир, он отрешён от таких живых форм общения как юмор, веселье, беззаботный трёп, и т.п. Интердиктивное отрезание всего этого в сознании и общении неизбежно отражается и в лице, оно обретает сосредоточенность, отрешённость, а в глазах — отстраненность, мак-симальную замкнутость. В общении же — отсутствие и непонимание юмора, заторможенность, как только разго-вор касается веселых или скользких с точки зрения приличий тем, ведь весь он там, в высших не-грешных сферах.
Одни из путей распознавания фанатиков-террористов — это специальная антитеррористическая физиог-номика, которая может быть разработана соответствующими службами и специалистами и в той или иной мере уже разрабатывается, часто на дилетантском уровне, что можно видеть в размещённых в Интернете публикациях.

Вот один из примеров таких рекомендаций для распознавания террориста-смертника в толпе.
Самый распространенный тип террориста — это террорист «за веру». Под воздействием умелых инструкто-ров у него сформирован фанатизм с убеждением в святости своей веры и образ врага, как правило представите-лей другой веры, другой национальности. Террористический акт он рассматривает как «джихад» против «не-верных», как подвиг за веру или освобождение своего народа. Он не только осознаёт, что идёт на уничтожение жизней людей, но испытывает радостное волнение от ожидания убийств.
Такой террорист до исступления предан своей организации и учителям, он хладнокровен, уверен в своих силах, находится в постоянной готовности к совершению террористической акции. При остановке такого тер-рориста для проверки документов или «беседы» можно заметить: возрастание состояния эмоциональной напряженности и враждебности, о чем могут свидетельствовать угрюмый и угрожающий взгляд, плотно сжатые губы, скрип зубами, суженные зрачки глаз, учащенное дыхание, сжатые в кулак руки. На вопросы отвечает рез-ко после короткой паузы, в ответах отчетливо звучит грубость.
При неумелой попытке обезвредить такого террориста, последствия могут быть непредсказуемы. Поэтому сотрудникам милиции нужно быть готовым к обезвреживанию такого террориста до возникновения у него «агрессивной вспышки».
У такого террориста есть и страх, но это страх того, что его умысел может быть обнаружен до того, как он осуществит задуманное. Внешними проявлениями такого страха являются: бледное (или сильно покрасневшее) лицо, угрюмый взгляд, потливость (особенно руки), дрожание пальцев рук, скованные движения. Перед продвижением вперед он наблюдает за действиями других людей, при нахождении впереди сотрудников милиции стремится изменить направление движения и обойти их.
Террорист-смертник, как было сказано выше, обычно ни внешним видом, ни манерой поведения не выделя-ется из толпы. Вместе с тем, могут быть исключения. К примеру, внешними отличительными признаками тер-рориста «ваххабита» могут являться: у мужчины — наличие бороды (чаще нестриженной) и головного убора (обычно тюбетейка без узоров и вышивки), отсутствие усов; у женщины — платок, платье (или юбка), шарова-ры, туфли. Платок закрывает шею и уши. Платье (юбка) однотонное, чаще без рисунков, длиной ниже колен или же почти до земли, рукава платья длинные. Даже в жаркую погоду женщина–«ваххабитка» может быть одета в куртку или в плащ. И у мужчины, и у женщины, если они одеты в куртки, плащи или пальто, обычно пуговицы (молнии) наглухо застегнуты.
Наличие у подозреваемого лица темных очков, скрывающих от окружающих невербальные сигналы его глаз, также может свидетельствовать о негативных его намерениях.

Все приведенное выше — почти дословная (но неполная) цитата из рекомендательного инструктажа. Я до-бавил бы к ней только одно небольшое замечание: а что если «ваххабита» готовит к смертоносному акту организация наподобие ордена ассасинов Ибн Саддаха, в которой одним из важных элементов подготовки являлся артистизм? Ведь именно артистизм, способность к перевоплощению, включая переодевание в любые одеяния, обеспечивало ассасину нераспознаваемость и успех. А пределов выдумке и хитрости не было и нет.
Антитеррористическая физиогномика — проект столь же необходимый, сколько и сложный.

А вот и совсем «лёгкие» интердиктивы, которые сформулировала Госдума РФ для своих сотрудников. Их привела для сведения общественности «Комсомольская правда» 23 марта 2011 года. Думой разработан Кодекс этики и служебного поведения государственных гражданских служащих. Сотрудники российского парламента теперь должны воздерживаться от пренебрежительного тона и грубости во время общения с посетителями и между собой. Стиль одежды должен быть сугубо деловым, без всяких фривольных мини-юбок и декольте. В идеале нежелательно курить. Но если уж не устоял перед вредной привычкой, отправлять ее можно в единственном специально отведенном месте - курилке... Сотрудникам рекомендуется не «оказывать предпочтение отдельным профессиональным и социальным группам» и «избегать конфликта интересов». Преступивших кодекс ждет наказание - порицание во время заседания спецкомиссии.
Всё население планеты с древнейших времён и до сегодняшнего дня опутано сетью правил и запретов ин-тердиктивной коммуникации, то жесточайших до смертного ужаса, то забавных, но тоже принуждаемых к исполнению. Попробуй придти теперь на службу в Государственную Думу в мини-юбке…

Проблема интердиктивного общения была и остаётся актуальной для понимания всех уровней обще-ния: от бытового до межэтнического, религиозного и политического, а в соединении с фасцинативностью интердиктивов – сверхактуальной, с перспективой в разработку эффективных социальных технологий контрзомбирования и профилактики экстремизма и терроризма.

Приложение

ОБЩЕНИЕ КАК ПРЕДМЕТ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ И ПРИКЛАДНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
(Тезисы Всесоюзного симпозиума 29-31 марта 1973 г.). Л., 1973. с. 150-151

ПСИХОЛОГИЯ ИНТЕРДИКТИВНОГО ОБЩЕНИЯ

Одной из важных особенностей общения является функционирование в социуме (общество, социальная группа и т.д.) некоторой системы коммуникативных правил, содержащих запреты и ограничения, накладываемые на отношения общения членов данного социума. Запрету или ограничению может подлежать общение с определенными категориями лиц, обсуждение возможных тем, использование тех или иных знаков и знаковых систем в качестве средства общения. Последнее может привести к изменениям в системе знаков или в структу-ре действующих в социуме коммуникативных средств.
Общение, основанное на применении ограничительных правил, образуют особую его разновидность.
Такое общение мы предлагаем назвать и н т е р д и к т и в н ы м (от латинского interdictio – запрещение). Существование интердиктивного общения определяется социальными причинами, главными из которых явля-ются: а) необходимость в регуляции отношений людей; б) обособление организованных общностей; в) соци-альная дифференциация.
Интердиктивное общение представляет собой один из действенных механизмов социальной регуляции и управления общественными отношениями. Зарождается оно в первобытном обществе вместе с обособлением этнических коллективов и образованием сложной системы кровнородственных отношений.
Классовое общество, создавая систему классового расслоения и организованных обособлений, порождает конфликтное интердиктивное общение, характерным признаком которого является широкое применение ре-прессивных норм. Освобождение от засилья конфликтной интердиктивной коммуникации начинается с буржуазного общества, которое вместе с уничтожением сословий и каст разрушает и формальные коммуникативные преграды в отношениях людей, создает предпосылки для развития универсального человеческого общения (К.Маркс). В социалистическом обществе некоторые формы интердиктивного общения сохраняются, главным образом в неформальной сфере отношений. Они лишены антагонизма, действуют лишь в границах социальной необходимости и не противоречат гуманистической направленности всего социального общения.
Интердиктивное общение можно различать по способу функционирования (формальное и неформальное), по степени категоричности налагаемых запретов (императивные и рекомендательные), по выполняемой соци-альной функции (репрессивное, религиозное, педагогическое и т.д.).
Общественная и индивидуальная психология существенно зависит от действующей системы интердиктив-ного общения. Так, дух превосходства, презрение к «чужим», «чувство касты» (И.И.Панаев) порождается антагонизмом классовых общностей, образованием «привилегированных замкнутостей (К. Маркс) и вытекающей из них жесткой интердиктивной регламентацией общения. Сформированная интердиктивным общением психоло-гия исключительности приводит, как правило, к дальнейшей детализации ограничений общения, а иногда доводит их до абсурда, как наблюдается в теократических обществах.
Изучение исторической психологии и духовного стиля эпох невозможно, на наш взгляд, без анализа интер-диктивного общения и его норм и психологических особенностей.

(Более подробно об интердиктивном общении см.: В. Соковнин. О природе человеческого общения. Изд-е 2-е. Фрунзе. 1974, с 117-134 ; книгу можно скачать: http://www.koob.ru/sokovnin/ )

Карта сайта